Преступления на сексуальной почве в российской провинции второй половины XIX – начала XX века (1)

 

Криминальная статистика свидетельствует, что преступления на сексуальной почве в современной России продолжают оставаться распространенным правонарушением. Официальная статистика не отражает истинных масштабов этого преступления, по причине присущей ему естественной латентности. По данным независимой комиссии, количество преступлений против половой автономии женщин в России гораздо больше официальных цифр и составляет, по самым скромным подсчетам, примерно 60000 – 80000 в год. Согласно социологическим опросам, почти 22 % женщин в России пострадали от изнасилований. При этом заявления в правоохранительные органы подали лишь 8 % из них [10]. По результатам другого исследования, с заявлением обращаются только 3 % жертв сексуального насилия [4]. При этом около 12 % ежегодно совершаемых изнасилований следствие приостанавливает за не установлением виновных лиц. За период с 1997 по 2003 г. соотношение между числом возбужденных органами прокуратуры уголовных дел об изнасилованиях и количеством материалов об отказе в их возбуждении увеличилось почти вдвое: если в 1997 г. на одно возбужденное уголовное дело об изнасиловании приходилось около 1,5 так называемых отказных материалов, то в 2003 г. их стало уже 2,8 [1]. При традиционном характере естественной латентности изнасилований определенную роль в искажении объективных данных о масштабах таких преступлений играет и искусственный фактор.

Особую тревогу в обществе вызывает рост сексуальных преступлений, совершенных по отношению к несовершеннолетним детям. За период с 2009 по 2011 гг. более чем в 2,5 раза увеличилось общее число изнасилований несовершеннолетних. В 4,7 раза возросло число зарегистрированных фактов полового сношения и иных действий сексуального характера с лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста, и в 8,6 раз увеличилось число зарегистрированных фактов полового сношения и иных действий сексуального характера с лицом, не достигшим двенадцатилетнего возраста [17].

Таким образом, изучение причин, характера и масштабов половых преступлений является актуальным в современной науке. В исследовании любого явления важно проследить его динамику в исторической ретроспективе. Цель настоящей статьи заключается в анализе преступлений на сексуальной почве, совершенных в российской провинции, во второй половине XIX – начале XX в. Объектом исследования выступает деревня, а, точнее, крестьянство, которое в изучаемый период составляло большинство в численности сельского населения России. Задача работы состоит не только в том, чтобы установить степень распространения этого преступления в сельской среде и как менялась оценка и степень ответственности за такого рода правонарушения в уголовном законодательстве, но и в том, чтобы выяснить отношение сельских жителей к действиям насильственного характера, нарушающих половую неприкосновенность и автономию человека.

В пореформенный период на фоне ухудшения криминальной ситуации в России в целом, был отмечен и рост числа сексуальных преступлений. Число таких преступлений, зафиксированных полицией, составляло в среднем в год (тыс.): 1874–1883 гг. – 1,8; 1884–1893 гг. – 3,1; 1894–1905 гг. – 9,7 [15, с. 90]. Данные моральной статистики указывают на то, что за три десятилетия количество сексуальных преступлений в стране выросло более чем в пять раз. Причина заключалась в том, что в ходе модернизации общественной жизни менялись ценностные ориентации и стандарты поведения, а это неизбежно вело к росту отклоняющегося поведения и преступности.

О статистике преступлений, связанных с сексуальным насилием над детьми, говорить сложно, поскольку учет их не велся. Поэтому мы решили сосредоточить свое внимание на анализе тех фактов, которые были зафиксированы в полицейских сводках и были упомянуты в этнографических материалах сельских корреспондентов.

В полицейской ведомости за 1877 г. зафиксирован случай сексуального насилия над малолетней девочкой, произошедший в пригородной слободе Кирсанова Тамбовской губернии, где крестьянин Свешников, заметив шедших сзади дворов крестьянских девочек, поймал и растлил 10-летнюю Акулину Понясову, угрожая ей ножом. Преступник был задержан и передан судебной власти [23, оп. 37, д. 1258, л. 133об].

Корреспондент Этнографического бюро из Новгородской губернии (1899 г.) в своем сообщении приводил случай изнасилования малолетней девочки, произошедший в д. Макутине Череповецкого уезда. У крестьянина Харитона Васильева жила в няньках 13-летняя девочка. К нему на ночлег напросился мужик из соседней волости и ночью изнасиловал няньку, покинув дом пока хозяева спали. Утром, узнав о произведенном насилии, крестьянин запряг лошадей и погнался за преступником, захватив с собой в товарищи двух соседей. Насильника настигли в соседнем селе, где он и был задержан местным сельским старостой и передан в руки станового пристава. Преступник был осужден и сослан в Сибирь [25, т. 7, ч. 3. с. 346].

По сообщению корреспондента газеты «Тамбовский край», в с. Дерябкино Ростошинской волости Борисоглебского уезда крестьянин Емельян Луньков, 17 лет, в июне 1914 г. изнасиловал девочку 11 лет. Преступник схватил игравшую у дома своего отца Праскофью и, затащив ее в дом, надругался над ней. Девочка сначала об этом никому не сказала, но затем, сильно заболев, рассказала о произошедшем матери [29]. Чем закончилось следствие, и какое наказание понес насильник, нам установить не удалось.

К изнасилованию несовершеннолетних девушек в русской деревне относились строже, чем к насилию над взрослыми женщинами. По мнению крестьян, «тот человек, кто совершил такое, становился наравне с сатаной» [2, д. 1320, л. 2]. Однако на практике сексуальные действия насильственного характера по отношению к несовершеннолетним не всегда являлись основанием для уголовного преследования преступников. Даже если такие дела доходили до суда, то часто закачивались заключением мирового соглашения. По сообщению (1899 г.) корреспондента Этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева, жителя с. Крестовоздвиженские Рябинки Болховского уезда Орловской губернии, «при изнасиловании несовершеннолетней родители судились с виновником преступления или брали с него мировую – несколько рублей денег» [2, д. 1054, л. 4]. Правовые традиции русского села допускали полюбовное решение конфликта сторон, как в гражданских, так и в уголовных делах. Такая сделка, по свидетельству сельских жителей, практиковалась в преступлениях против целомудрия [25, т. 2, ч. 1. с. 47].

Существование практики примирения в делах об изнасиловании несовершеннолетних детей в досудебном порядке подтверждается как свидетельством самих крестьян, так и суждением сторонних лиц. Вот некоторые из них. О. П. Семенова–Тянь–Шанская, в своем этнографическом исследовании «Жизнь Ивана», приводит случай, когда караульный яблоневого сада, возраста 20 лет, изнасиловал 13 летнюю девочку, и мать этой девочки примирилась с обидчиком за 3 рубля [26, с. 39]. По сообщению (1899 г.) информатора из Санкт-Петербургской губернии, молодой крестьянин д. Кусково, отличавшийся распутным поведением, изнасиловал девочку сироту 15 лет. Тетка потерпевшей хода делу не дала, за что насильник работал на нее целый год бесплатно[25, т. 6, с. 374]. В Любимском уезде Ярославской губернии богатый крестьянин Н. К. изнасиловал жившую у него в услужении работницу Анну Н., девушку девятнадцати лет. Дело также до суда не дошло, стороны «смирились». Н. К. сшил потерпевшей девушке новое пальто, платье, а родителям ее выдал пятьдесят руб. серебром [25, т. 2, ч. 2. с. 20].

Даже будучи осужденными за такие преступления, крестьяне верили, что их примирение с потерпевшей является основанием для освобождения их от наказания. Вот один из таких примеров. 26 февраля 1908 г. к судебному следователю Грайворонского уезда Курской губернии обратилась 15-летняя девочка, крестьянка с. Казачьей Лисички, Елена Богданова и заявила, что 23 февраля, в то время, когда она брала в сарае корм для лошадей, к ней сзади подбежал крестьянин Тимофей Ланшин, повалил на солому и изнасиловал. Суд признал Ланшина виновным в совершенном им проступке и назначил наказание в виде тюремного заключения. Находясь там, он подал прошение: «Прошу освободить меня из тюрьмы ввиду примирения с Еленой Богдановой и ее отцом, вину мою они простили, а Елена согласилась выйти за меня замуж» [34].

Таким образом, правовыми обычаями русского села считались допустимыми как самочинная расправа с насильником, так и примирение сторон при условии материальной компенсации потерпевшей. Позитивное право предполагало иную ответственность за данный вид преступления. Уголовное законодательство Российской империи квалифицировало изнасилование несовершеннолетних как тяжкое преступление. По статье 1523 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. «за растление девицы, не достигшей четырнадцатилетнего возраста, если оно было сопровождаемо насилием, виновный подвергался лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от десяти до двенадцати лет» [32, с. 693].

Одним из видов половых преступлений, преследуемым уголовным законом, являлся инцест (кровосмешение). По канонам православной церкви половая связь в кровном родстве и по свойству считалась тяжким грехом. В соответствии с требованием церковного устава на кровосмесителей накладывалась епитимья. Российский закон признавал инцест деянием преступным, уголовно наказуемым и жестоко карал виновных в нем. Воинским уставом Перта I артикулом 173 за кровосмешение в восходящей или нисходящей линии предусматривалась смертная казнь [24, с. 360]. Уложением о наказаниях 1885 г. виновные в кровосмешении приговаривались «к лишению всех прав состояния и к ссылке в отдаленные места Сибири для заключения там, в тюрьме в уединении на шесть лет и восемь месяцев» [32, с. 751]. При кровосмешении во второй степени родства срок тюремного заключения сокращался вдвое [32, с. 753].

 

В правовой традиции русского села кровосмешение воспринималось как грех и преступление, виновник которого, по убеждению крестьян, должен быть подвергнут осуждению и тяжелому наказанию. Исходя из таких взглядов, сельские жители, как правило, передавали преступника в руки властей [25, т. 3, с. 330]. По понятию крестьян, кровосмешение разграничивалось по степени важности и преступности. Считая тяжким грехом и преступлением половые отношения в кровном родстве, жители села придавали меньшее значение случаям кровосмешения при свойстве, еще меньше при духовном родстве [25, т. 2, ч. 2. с. 20]. Новгородские крестьяне особо тяжким грехом считали сожительство близких между собой родственников, каковы: брат и сестра, отец и дочь, свекор, деверь и сноха [25, т. 7, ч. 3. с. 348].

По сведениям, собранным князем Н. Костровым за двадцатипятилетний период (1836 – 1861 гг.), судами Томской губернии было рассмотрено 155 случаев насильственного растления. 19 из числа этих преступлений имели характер инцеста. Одно относилось к растлению дедом внучки, семь – к растлению отцами несовершеннолетних дочерей, три – отчимами падчериц, три – дядями племянниц, два – двоюродными братьями сестер, три – малолетними малолетних (14 летний мальчик 3 и 4 летних девочек и 11 летний 4 летнюю). В марте 1845 г. 70-ти летний крестьянин д. Верхнее-Маицкой Каинского округа Томской губернии Антон Пономарев, напившись пьян, растлил 9-ти летнюю внучку, девочку Авдотью Пономареву [13, с. 74]. В июне 1855 г. несколько крестьян с. Шиницина Каинского округа поймали на месте крестьянина Ивана Махина, 70 лет, в прелюбодейной связи с падчерицей Акулиной, 14 лет. Следствием было установлено, что Махин растлил Акулину в 1853 г. и с того времени постоянно жил с ней. Кроме того, в 1855 г. он растлил и другую падчерицу свою Марью, 9 лет, и также жил с ней в течение двух недель, пока не был арестован [13, с. 77–78]. Государственные крестьяне с. Васильевки Бузулукского уезда, 10 марта 1861 г. объявили местному волостному правлению, что их односелец Тимофей Усков 4 марта был пойман ими на кровосмешении с дочерью своей Агафьею, которая сказала им тогда, что она: «грех творит по сильным от отца побоям» [9].

На основе изучения материалов судебных дел и полицейских отчетов по Тамбовской губернии, нами были обнаружены немногочисленные факты инцеста в крестьянской семье. О случае кровосмешения в Тамбове указано в ведомости за 1879 г.: крестьянин Яков Гусев растлил свою 12-летнюю дочь Матрену [23, оп. 40 д. 598, л. 86об]. Было ли дело доведено до суда нам неизвестно. Приведем другой эпизод, ставший предметом судебного разбирательства. В апреле 1878 г. в Тамбовском окружном суде разбиралось дело по обвинению крестьянина с. Царевки Кирсановкого уезда Егора Цуканова, 30 лет от роду по обвинению в растлении девицы Христианы Афанасьевой, 12 лет. Из рапорта сотского с. Царевки от 14 февраля 1877 г. следует, что крестьянин Егор Михайлович Цуканов изнасиловал свояченицу Христиану. В результате судебно-медицинского осмотра потерпевшей было установлено, что вход во влагалище расширен и имеется разрыв девственной плевы, который произошел вследствие введения во влагалище детородного члена [8, ф. 69, оп. 50, д. 32, л. 9–9об].

Аналогичное преступление зафиксировано в следственных материалах дел прокурора Тамбовского окружного суда. Из донесения урядника Архангельской волости Борисоглебского уезда Тамбовской губернии Щербакова от 20 июля 1915 г. явствует, что девица, Пелагея Хорошилова, 16 лет, крестьянка села Архангельское заявила о том, что в первых числах июля при уборке в поле ржи ее изнасиловал родной отец, Василий Артемович Хорошилов, 37 лет от роду. Свидетелем произошедшего насилия был ее двоюродный брат, Василий Рыльков, 10 лет. Она также добавила, что раньше заявить об этом не могла потому, что отец ее никуда не пускал и угрожал ей ее задушить [8, ф. 66, оп. 2, д. 3999, л. 6]. При освидетельствовании П. Хорошиловой был обнаружен надрыв девственной плевы уже зарубцевавшийся [8, ф. 66, оп. 2, д. 3999, л. 19об].

Продолжение следует