Сумрак смятения земного
[700x481]
Однажды человеком было решение принято о том, дабы возвышенную преграду над своею судьбой возвести,
Взывая к осколкам монолита некогда павшего да надеждам умершим, что плотью своей искалеченной пытался он в состав её привнести,
Пожелав скрыться за нею в час, коль шторм из несокрушимой ярости на землю возляжет,
Да в содеянном, пред чередою поступков низменных, раскаяться прикажет.
В лучах светила угасающего, коие каждое мгновение никчёмной жизни озаряло,
В свете которого для человеческого рода безответственность за свершенные деяния сияла,
В побеге от ничтожности собственной биологической природы вознамерился он оскоплению от образов прошлого предаться,
Маниакально не позволяя себе размышлениям о свершенном вновь отдаться.
И каждая душа жалостливая, не желая к прошлому взор обращать,
К стаду обездоленных порождений планеты приобщалась, желая обратить пространство и время вспять,
Поколениям на искренней лживости взращённым, поведение подобное в привычку издавна вошло,
И наследие, неистовыми деяниями человека сотворенное, потомкам отошло.
Собравшись здесь однажды, ответом жизни их было решительное нет,
Где невежеству да поступкам непростительным счет идёт на сотни лет,
Уверенность в безнаказанности в тех душах всё ещё тверда,
Приковав себя к небесам, под коими им всё вершить дано, считалось, что клинок возмездия их не настигнет никогда.
Каковою же должна стать судьба того, чьи очи всё ещё способны трезво созерцать,
Как отнесётся он к картине, что пред его глазами суждено предстать:
Обрязгшая толпа безликих тварей, чьи иссохшие тела обнажены,
Размахивающих стягом, золотом ушитым, с надписью гласящей "Все ваши обвинения ложны".
Несметное средоточение ликов презренных узреет тот, кто на стену ими сооружённую однажды взор свой обратил,
За сотню лет не сосчитать всех тех, кто лицемеремерием судьбу свою обременил,
И пусть низка сущность на стене стоящих, имя им легион,
И одному восставшему средь града лицемерия, не дано изничтожить их ханжеский трон.
Оставляя позади мечтания о величии рода человеческого, вникаешь в правду горькую, что сражению с абстрактностью мирской так и не было начала;
Остались лишь хладных и неистовых мыслей скитания, об испепелении двуличности в мире сём повествующих, о коих так долго душа моя речи излагала,
Взирая в бездны пустоту, лишь чувство ярости взрастало, что гнев эонов ушедших собой вскормил,
Где нет места меланхолии и правит исступленья суть, истерзанный в скитаниях дух он в хаос обратил.
Из двух путей, в последний миг лежащих предо мною, один ко мраку исстервененья вёл, иным же правила отвратных мысленных ублажений империя,
Первая стезя зачаровала меня, когда избрал я омут забвения, где фантомами виднелись погибель и темнота самоотречения.
Теперь же, вконец всех измышлений, рассыпающиеся пред очами образы их проклятых ликов понемногу даруют мне душевных терзаний избавление,
И не дано им последовать за мною в омут темнейшего из всех мыслесвершений, когда одолеет меня, зарождённый в исгневанной душе, беспощадный сумрак земного смятения.
Один на том пути, покинут
[650x650]
Наступил предрекаемый момент, когда пал я в сумрак своего бытия вечного,
Столь краткого, и в то же время столь бесконечного,
Что ветвью терновой за спиной руки мне сковало,
Крепко так, что разорвать те путы никому не давало.
Вздымая мой пророческий взгляд в последний раз,
Единственным, что повстречалось мне, был мир в дикости увядший без прикрас,
И презренность ко всему сущему, о чём в речах человека изъяснялось,
Что за вуалью догматики лже-приличия скрывалось и со злом, ими несущем, в крепкий союз воссоединялось.
Единогласно ниспровергнут был заблудшей массой человечьей,
Позволяя тотчас учуять масштабы их разума увечий,
За стремление узреть прорехи в незыблемых словах,
И осколки правды, коих нет более в их устах.
Что обрекло искателя на низменную смерть,
На зрелище мести фанатичной от лица тех, кому шокирующие деяния их вновь дано было узреть,
Пламя безудержного гнева возгорало всё выше вокруг меня,
Предавая стенаниям мучительным глубокою завесой дыма, исходящей из порочного огня
Внезапно чувство жара адского охватило плоть мою извивающуюся,
Словно кипящего яда реки по телу тому изливающиеся,
От пят до груди едким ароматом жжёного мяса доходя,
Пламени языки пожирали истерзанную душу, до безумия её рассудок низводя.
Мерзостная масса глупцов, одержимых фантазмами о чудесном избавлении,
Гибелью моей вашим грехам не будет воздано искупление,
И какими бы не были методы истязаний ваших, свободы дух не покинет меня никогда,
Каким я был с рождения и буду до последнего вздоха в этом мире навсегда.
Свершив лжегероическое самооскопление,
Возвеличили они ужасных идей восхваление,
Истрачивая час жизни своей на абсурда течение,
Утратив цель свою и в омут пав, где правит разума извращение.
Оглушённые ритмом сердца умиравшего,
Подобно трубам иерихона в ушах звучащего и проклятье своё по земле распространявшего,
Во мраке видны лишь их рты, что изнова речи свои абсурдные привносят,
Обвиняя мир в несовершенстве и безумные планы по наставлению его на путь истинный возносят.
Пред целью их нет счёта жертвам, посмевшим против них восстать,
Заслужишь ты лишь смех высокомерный, которому предрешено будет тебя оклеветать,
Причины поступков твоих будут сокрыты, как и пылающая в неистовом пламени душа моя
Окрасив длани кровью восставших, предупреждая, что таковою станет и судьба твоя.
Позабудь все те мысли, что зародились в голове твоей во время неистовых блужданий,
И взгляни в глаза источнику твоих подсознательных терзаний,
Всего лишь раз, что всё изменит,
Всего лишь раз, что правдою всю ложь заменит...
Иль пройдешь ты тропой всех неудач, укрытою тщетностью деяний моих,
Коль желаешь покинутым, да презренейше преданным быть во взорах людских?
Неужели шрамы мои и кровь однажды пролитая,
Впитает лишь безмолвная грязь, в землю излитая?
И исчезнут незаметно из каждого, кто к гибели моей руку приложил,
В чьи глаза однажды я искру своего гнева возложил?
Сквозь палитру непередаваемых мук агониальных,
Безумная усмешка исказила лик мой инфернальный,
В последний раз,
И пусть час сей явится мгновением, что путь мой завершит,
Познавший смысл слов моих, однажды своё предназначение свершит.
И в миг последний мысли мои вновь воспряли от пут,
Словно надеясь, что некто из подобных мне, их тотчас во мраке мирском обретут
Обращая со вздохом последним глас ненависти к миру, коий погибель мне даровал
Я клянусь, что всю жизнь свою на его возрождение жертвенно отдавал...
Увы, но не для жития в нём я был на свет сей порождён...
Когда грязь человеком покинутая вбирает в руки меч
Каков исток на закате тому мистическому сиянию,
Что взывает собой к неприступному слёз проливанию,
Застилая весь горизонт блеклым светом своим,
Незримо застилая правду ужасную, что скрывается за ним?
И днём, и ночью узришь ты ярчайший свет, что так отчаянно пылает,
Коий гибельными лучами своими всё живое насквозь отчаянно пронзает,
Чей секрет разрушительный не дозволено из живущих познать никому,
И тем обездоленным, кто молитвы ему возносит, не ответит он ни одному.
Нескольким из тех, кому казалось, что способны они природу его осознать,
Суждено было образы картин прошлого в воспоминаниях своих распознать,
Что возродили в простых смертных чувство стыда за бездумные свершения их,
И всего, что разрушало род человеческий и явилось истичником всех бед людских.
Какова природа гангрены, раскинувшей корни свои над головами нашими,
Взращая страхи изнутри каждого, что казались уже навсегда в глубинах разума павшими,
Заточённые и изничтоженные в темницах человеческих сердец,
Клятвенно обещанные быть забытыми навсегда, но увы, в тщетных изъявлениях, которым уже настал скоропостижный конец?
Неужели это лишь осколок человеческого существа,
Что на землю был брошен им вследствие его земного торжества,
Иль это часть внешнего мира, имеющая поистине зловещий размах,
С которой человек желает совладать, дабы обуздать давний свой страх?
Предрешено ли всем кошмарам человека обрести однажды плоть,
Дабы обречь на страдания в зловонии своём, и каждого из нас в месиво из костей да крови размолоть?
Так допустимо ли, что все последствия абсурдности поступков наших, словно грязную посуду, мы присуждаем в наследство потомкам, ибо конечно, порождённое однажды ошибками человеческими не сможет доставить ему удовольствие в процессе избавления, поэтому единственный выход - покинуть всю грязь нами сотворённую приемникам, ведь по законам разума извращённого они должны восхищаться нечистотами в которые их окунули с головой, и поглощать их словно блюда заморские; возможен ли исход подобный, что однажды вся та грязь и абстракность деяний наших, от которых мы цинично отказались, восстанет против прародителей своих дабы не быть более миражом в их памяти и возлечь вновь внутрь тех буржуазных и тиранических представителей рода людского, что дал ей однажды право на существование?
Именно так всё однажды и произойдёт,
Как и в ситуации, когда будущая мать новую жизнь миру сему воздаёт:
Часть плоти её внезапно становится чем-то иным,
Отдельным организмом; в утробе заключенным, дозволяя ощутить ей себя абсолютно человеком другим.
И стоит только матери утратить откровенность, что дети бы радость в сердце её привнесли,
Как во чреве, где новая жизнь теплится, презренные очи её не разглядят более любви.
Не изничтожен, но в то же время всё ещё способен акт отмщения внутри утробы совершить!
Пронжённым быть нутру ей подобных тварей!
Когда из падшей плоти белокрылой стальные копья взрастут и исполосуют изнутри человечий бестиарий.
На колени вмиг падя,
От недуга внезапного своё тело изводя;
Ощутив неведомые путы вокруг шей своих,
Что безжизненными покинут в пустошах тела их.
На колени пред ликом нагрянувшего хаоса падя,
Узнать им суждено, от недуга внезапного своё тело изводя:
Вся грязь, покинутая человеком на земле, взяла в руки меч.
И средь людского рода началась небывалая в истории сечь.
Ганглия путы
[700x605]
Меланхолия нескончаемая настолько сильно мира остов поразила,
Что язвы ядовитые в тысячах гнилых людских сердец открыла,
Врата стихии огненной для испепеления материи притворив,
И от людского рода истинную цель свою сокрыв,
Открыла она правду в час, когда путы ганглия чернейшего снизошли на нас...
Изрыгая мрак из чрева своего, возрос он до небес,
Пуская в ход ветра безумные, словно дикий бес,
Потопы могучие, что владения людские в руины превращали,
Да кары, что земли богатые в пустыни обращали.
И не заметил человек за нависшим над его судьбою крестом,
Как чернейшиего ганглия путы настигли его в хаосе том...
Словно с вулкана возгоревшего, лавы потоки с него хлынули тотчас,
Окутав небеса завесою тёмной и лишив на земле света звёзд всех на раз,
Он человеку право дал на обращение к догматам лет ушедших, что уж не раз ему одажды жизнь спасали,
Но в час тот они лишь боль и ненависть их души осаждали.
Всё порождённое однажды может смыто быть слезами,
Что протекут средь созданий тех и их творца глазами,
Чей вид увядший и иссохший до костей,
Напомнит ему о страшнейшей из всех мирских вестей,
Когда ганглия путы из мрака восстали, и ответить человека за деяния свои обязали...
Девственные земли, очерненные явлением ужасного нароста,
Явились невиданной причиной тысячи давно забытых страхов и мыслей в мире прироста,
Что пало в сумрак однажды в рассудке человека вновь восстаёт,
И славу роду проклятых средь земель тех воздаёт.
Так и лава из вулкана того излитая,
Станет гнойной лимфою, в воздухе горечью витая,
Что реками своими новый путь во тьме проложит,
И следами своими вечное проклятие на род человеческий изложит.
И да омоется творец потоком из реки той,
Дабы пасть в тот же миг словно прах земной,
Не возлагал проклятье человечеству никто нежели деяния их,
И ничтожность доктрин, что абсурдом своим правит средь них.
Жизни течение, что более никому не дарует наслаждение
[457x550]
Поверженная завесой испарения едкого, в глубинах её зависшем,
Да утопая в океане черни, свободу её словно клинком пронзившем,
Душа в стненаниях своих словно маятник качалась,
Ибо на пути том лишь пустота и забвение целью ей предназначались.
Раскачиваясь истерично, мечтала она дабы это был только сон,
Но суждено было ей вновь проснуться и осознать, что это не он.
В сознании же мысль осела, что вела их обоих к одному возможному концу:
Смерти презренной, что ударит их носителя по судьбы лицу.
Погружаясь в бездны пустоту, где правит тишина,
Где медленному танцу не посмеет помешать душа ни одна,
В коем плоти могущество и разложение при жизни элегантно в такт сошлись,
Мотивы взаимоотношений чьих навечно в далёких землях улеглись.
Всё что покинуто однажды было,
Средь войн о количестве которых человечество уже позабыло,
Обращено было против врага, что плоти не имел,
И армии чьей никто и никогда ни зрел.
Вся кровь, что ему в жертву отдана была,
Безумия благоликого буря вобрала,
Чьим ветрам уж больше не возобладать,
И могущество былое человеку не отдать.
Сейчас же правит им лишь всемогущий страх,
Что обращает все его надежды в бесконечный крах,
Ибо конец свой гибельный желает он на пороге изменить,
И из чаши, что не даст ему уйти в забвение испить.
Но возвышается средь сердец ему подобных одинокий бастион,
В котором от тумана безнадёжности да существования дичайшего решил укрыться он.
Подобно иллюзии, что способна и излечить тело, и душу очистить,
Так способна она и последние остатки чистосердечия в той душе расчистить.
Крови реки, что когда-то вне стен тех проливались,
Средь плоти низверженной да поступков никчёмных разливались,
Сейчас в бастионе сём проистекают,
Да лабиринты стенаний его словно вены заполняют.
Прольётся она из каждого глупца в башне той сокрытых,
И лишь мысли останутся наслаждением дней былых прикрытых.
Ибо желая от призраков жизни настоящей скрыться,
С наследием деяний своих им суждено навеки смириться.
В день, когда гласу о возрождении вознестись будет дано,
Образам нежданным в жизнь в качестве новых реалий взойти предрешено,
Обернвушись, узрим мы облик зверя страшного вдалеке,
Что погибель нашу своим существованием предрекает, чей образ раньше лишь рисовался на песке.
И стоит лишь тому клинку, что водрузим мы против общего врага,
Не стать тем, что защитит нашу жизнь, что нам так дорога,
Возложит в сильных духом из нас он новой силы свет,
Что в изведёт его существование в людском миру на миллионы лет.
На грани
В мгновения, коль оттенок шрамов прошлого в тени ушедших лет сияет,
Чей свет с минутой каждой изнутри истерзанной души незримо угасает,
Возгорится невзрачный огонёк, способный сокрыть собою старые раны,
Свет чей внутри меня находится на грани
Он осветит оглушающий всё живое крик,
Принимая тотчас первобытной ненависти лик,
Выворачивая время наизнанку и дни с ночами обращая вспять,
Разрушая стены лабиринта, где рассудительности ранее я разрешал повелевать.
Взирая на прошлое своё, дано мне лицезреть лишь его громадные осколки,
Позволившим мне, наконец, вздохнуть свободно в хаосе, где слепо рыщут человечксие волки,
И всё что мной задумано однажды было, умерщвлено в сей час времени клинками,
Из праха возносясь духом бессловесным, взираючи на мир туманными очами.
В неизведанных глубинах плоти моей, вещь одна сокрыта,
Хладная бездна, никогда что не будет теплом жития мирского укрыта,
Темнейшим из мест в душе моей она явилась, куда ни проблеску света нет пути,
И где оттенку серого любой иной цвет предрешено на палитре измышлений превзойти.
Рядом с нею, из могилы одинокой, ты услышишь мертвого сердца стук,
Судьбы, не желающей упускать последние искры жизни из своих истлевающих рук,
Его угасший ритм обо дне всего одном из твоей жизни повествует,
Избравшим для него подобный такт, о коем до скончания веков оно не забудет.
Зови мой дух личиной зверя,
Что не сдаётся никогда и вперёд идёт, в свои силы яростные веря,
Позволь мне лицезреть крылья твои, дабы немедля совершить душ свободных полёт,
И достигнем мы вместе небесных высот.