Название: Гранаты
Глава: 1
Автор: riikа
Бета: Atrox777
Фендом: Наруто
Пейринг: Какаши\Ирука
Жанр: детектив, мистика, драма
Рейтинг: до nc-17
Статус: в процессе
Дисклеймер: герои принадлежат не мне
Предупреждения: ООС, AU, яой
ОТ АВТОРА: .

Размещение запрещено

Ирука прижал руку ко рту, широко распахнутыми глазами рассматривая картину. Уютная утренняя дрема моментально слетела с него. В поисках чего-то реального, что вернуло бы его в границы пошатнувшегося мира, он ухватился за косяк двери. Твердая гладкая прохлада под судорожно сжатыми, побелевшими пальцами и правда, привела в чувство.
Ирука отцепился от дверного проема и, вздохнув, направился к картине.
Такое хорошее, солнечное утро. Огромный прямоугольник света лежал на полу, на нагретых досках. Легкий ветер перебирал зеленые пальцы саженцев томатов, которые теснились на подоконнике. Он, легконогий, перепрыгнул в комнату и попытался коснуться распущенных волос Ируки, но будто разбился о тишину, и, обиженно прошуршав листами рисунков на стенах, убрался вон.
Ирука замер у незаконченного холста. Красно-коричневая краска еще не засохла полностью. Она пахла остро и тревожаще.
На картину было неприятно смотреть. Чтоб дать разуму передышку, Ирука перевел взгляд на простые рисунки, прикрепленные кнопками к стенам. Бесхитростные детские каракули эволюционировали от кособокого домишки с кудрявым дымком до вполне техничных натюрмортов и пейзажей. Возле самого окна висел единственный портрет в его драгоценной коллекции: мальчишеское, улыбающееся лицо, задорно торчащие волосы. Выполненный карандашом рисунок настолько дышал жизнью и отражал индивидуальность, что Ирука, впервые взяв его в руки, и никогда не встречаясь с оригиналом, мог рассказать про мальчишку все. Про то, как золотятся на солнце его волосы, как щурятся глубокие, голубые глаза, как морщится нос и расползаются в неудержимой улыбке губы. Спокойный автор стоял рядом тогда и прятал робкую гордость глубоко в темных глазах.
Ирука не заставил себя ждать:
- Просто потрясающе, Сай. Какой солнечный ребенок! - он вытянул руки и еще раз влюбленно осмотрел рисунок поверх очков, - твой знакомый?
- Нет, - мальчик тоже посмотрел на листок в руках учителя. Его пальцы нервно сжимались и разжимались за спиной. - Мне просто это приснилось.
- Потрясающе, - повторил Ирука. И, посерьезнев, поймал взгляд Сая. - Когда-нибудь я буду гордиться, что был твоим учителем.
Мальчик не отвел взгляда, не смутился, и, казалось, никак не отреагировал. Но Ирука видел, как отпускает напряжение тонкие плечи, как выравнивается затаившееся дыхание и не растягивает губы искусственная улыбка.
- Дедушка сказал, что оплатит мое дальнейшее обучение. Я смогу стать настоящим художником.
Ирука искренне порадовался за него. Такой маленький, а уже столько пережил. Сая подбросили в приют новорожденным, день или два от роду. Почему-то другие дети невзлюбили его. Потому ли, что он был слишком тихим и не участвовал во всеобщих забавах или потому, что не давал себя в обиду и отстаивал свое право на спокойное существование любыми средствами. У Сая совершенно отсутствовали тормоза: он спокойно сдавал набедокуривших одногруппников воспитателям, дрался жестко, как звереныш, целя в глаза, горло или пах, и ни с кем не сближался. Единственное, что его интересовало - рисование. Он мог часами наблюдать за муравейником или шумящими деревьями и делать зарисовки.
Когда ему было девять, в приют нагрянул Данзо. Старый богатый человек с невыясненным источником доходов. Слухи бродили самые разные: от заказных убийств до игры на бирже. Старик походил на мореное дерево, крепкий, с въевшейся в кожу пылью прожитых лет и морщинами-рытвинами. Он настоял на ДНК-экспертизе, которая подтвердила близкое родство. Мало кто знал, что единственная непутевая дочь Данзо в шестнадцать сбежала из дома в поисках жизненного опыта. Опыт оказался вполне предсказуем: через полгода скитаний, она нашла себя глубоко беременной, при этом совершенно не сохранив в памяти ни обстоятельств зачатия, ни, соответственно, соучастника. Как и где она родила, почему избавилась от ребенка, осталось тайной. Погибла дочь Данзо случайно, при перестрелке между группами подростков в придорожной забегаловке спустя год после родов. Все это раскопал сам Данзо, наняв частного детектива для поиска внука, а потом ничего не скрыл от ребенка.
В девять Сай был уже сложившейся личностью. Он мало интересовался людьми, но если кто-то или что-то удостаивалось его внимания, то предмет интереса недолго оставался в неведении.
Вот и молодой учитель рисования Умино Ирука, по распределению пришедший на свою первую, серьезную работу почти сразу попал в поле зрения Сая.
- Во-первых, рисование. Во-вторых, ты красивый, - чуть склонив голову набок, улыбнулся Сай при первом знакомстве и загородился огромной папкой с рисунками.
Его матовые, непрозрачные глаза жили своей собственной жизнью на детском, милом лице. Ирука тепло улыбнулся в ответ и разжал маленькие пальцы, принимая его неуклюжие художества и уже одетое в камень сердце.
Историю своей короткой жизни Сай, по обыкновению, не скрывал и вывалил на Ируку во время одного из дополнительных уроков. Он настороженно отследил реакцию, но Ирука не бросился его жалеть и невозмутимо продолжил объяснения. Так и повелось, ребенок делился с ним практически всем, а учитель вылавливал из моря "белого шума" действительно важное и отогревал Сая светом карих глаз.
Прошло уже почти два года. Уровень Сая как художника очень вырос. Ирука, не стесняясь, мог бы назвать его гением. И вот, недавно, появился портрет.
Сай не рисовал людей. Он мог ими любоваться, прикидывать параметры, но не рисовать. Видимо, сон действительно был впечатляющим, если заставил Сая увлечься. Очень хорошо, что этому ребенку снится что-то вдохновляющее, решил Ирука, с неохотой возвращаясь в настоящее.
В отличие от него.
Его творчество было перед глазами. Кроваво-свежая лужа краски на холсте. Наброском, сбоку, бесхозный мужской ботинок и бессильно упавшая в лужу рука из-за пределов картины. Дорогие, мужские часы на запястье тщательно прорисованы и заляпаны темными брызгами. Стрелки замерли на без десяти двенадцать. Стекло - кружевная салфетка трещин, и понятно, что часы остановились не по воле художника. Это остановилось время жизни.
Прекрасная композиция, идеальная игра света и тени, вот только...
Ветерок наконец-то добрался до Ируки, радостно ухватил за затылок. По позвоночнику вниз скатилась отрезвляющая волна, разлилась тяжело в желудке. Ирука, все еще не веря, протянул руку к картине. Пальцы чуть подрагивали, окрашиваясь багровым. Изображенное было реальностью. Вот только Ирука не помнил, чтобы рисовал это. Предположить, что кто-то забрался в квартиру, всю ночь пользовался красками и растворителем, не разбудив хозяина, и ушел, больше ничего не сделав, было бы нелепостью.
Откуда же картина? Ирука сильнее вдавил пальцы в упругую краску, оставляя отпечатки. Эта манера накладывать короткие, контрастные мазки, многослойность для процарапывания - его стиль рисования. Что же здесь происходит?

* * *
Телефон звонил и звонил. Кто-то упорный, на том конце провода, видимо вознамерился поднять всех святых, не дожидаясь Судного дня. Какаши заворчал, завозился, зарываясь глубже в одеяла.
Телефон не умолкал.
- Да чтоб тебя разорвало! - простонал он, резко садясь в кровати и полосуя взглядом несчастный аппарат. Глаза зверски болели и чесались, будто в них щедро сыпанули песка. Часы издевательски мигнули, перелистывая цифру. Одиннадцать двадцать.
- Святые угодники, - прошептал Какаши, закрывая лицо обеими руками и рухнув спиной назад в белоснежные долины. Он спал всего два часа после двух суток в прокуренном, темном баре с выпивкой, визгливыми голосами женщин и музыкой, настойчиво вбивающей мозг в пятки. Телефон, казалось, сейчас начнет дымиться и подпрыгивать.
- Проснулся я, проснулся, - вздохнул Какаши, раскинул руки и потянулся. Закончив процедуру под заунывный звон, он, извиваясь, свесился с кровати и нащупал трубку радиотелефона на полу. Не пытаясь принять более удобную позу, Какаши оперся лбом о пол и душераздирающе зевая, бросил:
- Кому неймется?
В ухо упруго ударили гудки. Утренний мудозвон не дождался-таки и бросил трубку. Очень вовремя. Успев разбудить и разозлить.
- ...твою мать... - невнятно бурча, Какаши заполз обратно в свою уютную, не успевшую остыть нору из одеяла, запыхтел, окапываясь, и блаженно закрыл глаза.
Двое суток в роли червяка на крючке. В роли гребаной подсадной утки. А до этого еще четыре месяца бесконечных тусовок и пьяных похотливых рож. В своем интеллектуальном отделе Какаши отвык от этого отребья, которому свое существование надо подтверждать, постоянно сношаясь и разбивая челюсти инакомыслящим. Но к сожалению, именно его информатор привел к маньяку, режущему молодых мужчин, и Какаши неосторожно вляпался в дерьмо двумя ногами. Маньяк засек его и открыл сезон охоты. Пришлось срочно рвать все связи с полицией и, залегая на дно, разрабатывать план. Тут-то и подключились коллеги из отдела убийств. Непосредственный начальник Какаши, Минато Намикадзе, дал добро на временный перевод ценного сотрудника и обеспечил техникой вечно страждущих смежников. Страхуемый со всех сторон, Какаши приступил к делу. Он стал завсегдатаем баров с вполне определенным профилем. Он сидел в темном углу, потягивал чистое виски, не доверяя здешнему льду, и вспоминал фотографии с места преступлений. Счет жертв шел на третий десяток. Все они достаточно обеспеченные молодые, свободные мужчины, ищущие приключений. Схема преступления всегда была одинакова: в баре некто знакомился с жертвой, накачивал алкоголем до отключения разума и отбуксировал к месту жительства бедолаги. Там жертва приводилась в сознание путем удара ножом в область желудка и насиловалась крупным, тупым предметом.
Затем преступник хватал по верхам несколько безделушек, наличные, один раз коллекционное вино, наносил пострадавшему еще несколько ножевых ранений и исчезал. Никто ничего не видел. Никто не доживал до приезда полиции и скорой.
После третьей жертвы полиция пустила предупреждения в прессу и на телевидение, после пятой собрали пресс-конференцию. Ничего не помогало. Молодые, благополучные люди: врачи, учителя, инженеры, бизнесмены продолжали умирать. И вдруг такая удача. Один шанс на миллион. На встрече с информатором, по совершенно другому делу, в темной, подозрительной дыре, встрепанная шевелюра Какаши привлекла чей-то алчный взгляд. И хотя он оделся соответственно месту, чистые, ухоженные руки, звездный блеск сережек сквозь стальную паутину волос и чересчур цепкий взгляд выдали его. Обеспеченный, молодой, симпатичный.
К нему кто-то подошел и нагло ухватил за ягодицу. Какаши рывком развернулся, собираясь проучить самоубийцу и замер, выхватив взглядом яркую деталь. Тонкое, золотое кольцо на мизинце, с запоминающимся рисунком. Но прежде чем он успел разглядеть лицо в тени капюшона, преступник сделал шаг назад и растворился в толпе. Звериное чувство опасности спасло его. Какаши вскочил со стула, заметался туда-сюда, забыв про своего собеседника и не слушая ехидных комментариев от завсегдатаев, которые были свидетелями оригинального ухаживания. Подозреваемый как сквозь землю провалился. Наскоро попрощавшись с осведомителем, Какаши из телефонной будки связался с отделом, обрисовал ситуацию и, петляя, укрылся в съемной квартире, ожидать результатов звонка. Так он обрек себя на четыре месяца активной полевой работы, от которой уже порядком отвык.
Вчерашняя бессонная ночь показала, что до конца еще ого-го как долго. Подозреваемый и не думал клевать на приманку. Но временами у Какаши, сидящего в очередном баре, согнувшись трагической загогулиной над выпивкой, отчетливо поднимались дыбом нежные, короткие волоски на загривке. Эта атавистическая реакция на опасность никогда не обманывала Какаши. За ним наблюдали. Пристальный, невидимый взгляд, и еще то, что за эти месяцы не было жертв, убеждали его, что дело движется в верном направлении.
Какаши распахнул глаза, перекатываясь на спину, и обреченно уставился в потолок. Сна не было ни в одном глазу. Кажется, организм дошел до такой степени усталости, что даже необходимый отдых отступал. Какаши сладостно застонал, размял себе мышцы плечевого пояса двумя руками. Оперевшись затылком о подушки, изогнув дугой длинную шею, он долго, со вкусом потянулся, зевнул и забарахтался. Так как спать Какаши любил среди теплого и мягкого, на его кровати кучковались два одеяла и пять подушек разных размеров. Сейчас он самозабвенно распихнул их в разные стороны, резко сел и запустил пятерни во всклоченную шевелюру для активации мыслительного процесса, мечтая о горячем кофе.
Телефонный звонок заставил Какаши вздрогнуть. Больно дернув себя за волосы, он распластался на животе и схватил трубку:
- Слушаю!
- Какаши, - холодный, спокойный голос взбодрил быстрее контрастного душа, настолько он не ожидал его услышать.
Кажется, Какаши даже почти хихикнул истерически. Определенно, мозговая перегрузка.
- Да, мама, ты что-то хотела?
Перед внутренним взором Какаши стройная фигура матери в безупречном костюме, с идеально прямой спиной сидела у телефонного столика, в семейном доме, как часто в детстве. Ее белокожее лицо с тонкими, будто выписанными кистью чертами, было так же эмоционально, как дохлый кальмар в морозилке.
- Какаши. Ты знаешь, где твой отец?
Он даже озадаченно посмотрел на трубку в своей руке, подозревая розыгрыш. Вроде бы, обычная манера матери рубить фразы посередине.
- Нет, мам, я не разговаривал с ним уже неделю.
- Я тоже. Какаши. Твой отец пропал.
Приплыли, крутилось в голове. Называется, отдохнул.