Закрываю комменты, потому что в последнее время мне хочется побольше всех этих постов, где вроде бы есть текст, но ни о чем не сказано. Для себя. Просто они спокойные, нейтрально белые, не режущие ни глаза, ни память. Писать ни о чем доставляет мне особое удовольствие, т.к. в какой-то мере освобождает от бездействия. И не нужны никакие размышления, только о днях. Как сидишь на подоконнике, открываешь акварель, о чем-то вспоминаешь. Ни о чем для других, но мне почему-то так близко все это, и снова возникает рой ассоциаций, будто я и не про себя пишу, а смотрю на кого-то со стороны, наблюдаю из окна и описываю каждый его спонтанный жест, каждое действие, просто чтобы запомнить тот момент, когда этот нелепый человек попался мне на глаза.

...людям надо учиться верить. Хотя бы некоторым и хотя бы для того, чтобы весь мир не представлялся экзотическим фруктом с гнилой сердцевиной. Пускай наивно слушать человека, кивать, рассматривая его тонкий белесый шрам на подбородке, расплывшиеся пятна синевы под глазами, провалы у щек, и верить ему. Верить-верить-верить. Как жизнерадостный ребенок, подбрасывающий большой разноцветный мяч к небесному пространству, в какую-то иную временную плоскость.
В последнее время я неизменно склоняюсь к возвышенности. Это потому, наверное, что вся несвятая жизнь с ее солнцем, с его лучами, иногда уклоняющимися от твоей ладони, если протянуть руку, и так пресна в своей простоте, чтобы хоронить ее в сплетеньях коротких, незамысловатых фраз. Никаких простых истин не надо, потому что простота черезчур откровенна, а мне в который раз хочется длинных спутанных цепочек, чтобы долго, очень долго размышлять.

Где-то в два я прихожу и ем суп, пока десятки голубей устраивают свои синевато-серые взъерошенные тельца на чьих-то ободранных подоконниках, собираясь в стаи. Я ем суп, чтобы успокоить ноющий от голодовок желудок. Прихожу, завариваю такую тонкую-тонкую вермишель и ем. Стучу большой серебряной ложкой по днищу и бортикам пиалы, загребаю ей же полупрозрачную ароматную водицу, подношу к губам и нерешительно проглатываю. В такие моменты я снова и снова ощущаю себя напрочь одиноким, больным отшельником, который живет за занавешенными шторами в каком-то вечно темном, бегущем пространстве, в котором шум приравнивается к гулу метро. Я ем суп и припоминаю, что сегодня я, уснув под утро, на пару часов ощутил себя счастливым и оттого никак не хотел выходить на улицу. Везде такая суматоха, будто город куда-то переселяется. Я на пару минут остановился и вспомнил, что сегодня наступил тот редкий момент, когда я увидел сон. Там я снова приехал в Лондон и встретил человека, лицо которого в моей памяти не вырисовывается. Помню только почему-то, что он был блондином.А лицо будто зашили прозрачными нитками.
А потом, после супа, я кого-нибудь обязательно читаю. Это всеобъемлющее счастье - наслаждаться чужими мыслями, проникать взглядом дальше тех отведенных графических пределов. Я читаю, что-то откладывая в коробку памяти, а позже все больше погружаюсь в эти чужие свершения,домыслы,описания.
Вот так оно все и происходит.