"Как странно я умираю весной                                                       
Под шорох растущей травы...
Мое время уносят к дали морской
Впитавшие грязь ручьи
Ветер сдувает пыль с облаков,
Строит свои дома
Я скоро, наверное,
                          Буду готов отправиться жить туда... "           

Я никак не могу смириться с тем, что в моей жизни слишком много недомолвок и этих сопутсвующих скуке разговоров. Разговоры текут сквозь рваную сеть моей жизни, их так много, от них невозможно освободиться, словно темно-сиреневые щупальца, обвивающие затонувшее судно. Такие тягучие и вечные, перерастающие то в ураганные споры, то в обиды, то во что-то еще, такое непонятное, будто сталкиваешься с этим впервые и оттого никак не можешь охарактеризовать. Я всегда хотел научиться говорить меньше, или говорить исключительно с самим собой, хотя бы на время, хотя бы на час. Ночью меня ничто не тревожит, я лежу в кровати, перед глазами плывут эти мертвенно-черные приевшиеся пятна, и везде такая всепоглощающая темень, что очертания предметов становятся устрашающими и какими-то далекими от меня, будто по ту сторону жизни.
Я хочу разбить эту идиллию, которая меня так тревожит, превращая меня в оголенный провод под февральскими снегами, тяжелыми, как покрывало в больнице. Я чувствую ее, как она бредет по моей комнате, задевает потоком воздуха, вырывающимся из ее губ, вишневые шторы, как оставляет на паркете царапины, тени на подоконниках. Идиллия. Восковая. Я пытаюсь абстрагироваться и быть незаметным призрачно-бледным трупом, и все вроде тоже успокаевается, я ничего не слышу, словно все здесь звукоизолированно. Мои мысли накрывает эта бледная полоса тумана, а я все о чем-то пишу под музыку Моби. Под музыку, и вообще не соображаю ничего, даже не перечитываю. Когда-нибудь, но только не сейчас, я осознаю, что все мои годы были прожиты единожды в бесконечных скитаниях найти кого-то, кого-то отыскать, запоминающееся лицо так же, как Гренуй мечтал создать тот волшебный аромат, средотачивающий в себе весь мир. Обыденность все тревожит меня, и я не могу заснуть, а засыпаю только в ванне под самое утро, расплескиваю остывшую воду. Я совсем перестаю есть, забываю курить и спать не могу, не могу освободиться от невозможных апатичных мыслей, которым противится все мое сознание. За мной шлейфом простирается предвесенняя депрессия, я так жду зелени весны, что в ее преддверии не могу видеть этот заснеженный мир с беспорядочными сугробами, точно точками на одной из географических карт. Все меня влечет, а потом влечение затмевают эти клубки мыслей из дешевых жестких нитей какой-то обреченной неопределенности. Я так больше не могу, что-то мучает меня, не отпуская и не давая передохнуть, внутри забили гвоздь и повесили на него картину настоящего в тяжелой прогнивающей раме. 

Никто не запомнит тебя за твои мысли. Никто не запомнит твоих мыслей.