Название: Если
Автор: Chandani Shinigami
Бета: Okami
Пейринг: Дейдара/Итачи, Сасори/Дейдара
Рейтинг: R
Жанры: AU, angst, dark
Дисклеймер: «Наруто» придумал Кисимото-сан
Саммари: составляется…
Состояние: в работе
Предупреждения: яой, OOC всех и вся. AU. Авторская пунктуация
Размещение: только с моего божественного дозволения. Смайл.


Дейдара смыл мыльную пену с рук и замер, внимательно разглядывая свое отражение. Пальцы приятно щекотала вода, согревая обманчивой теплотой, душное уличное марево пробиралось в открытое окно, обволакивая тело и устраиваясь в легких тяжелым комом. Парень в зеркале смотрел настороженно, чуть сощурив голубые глаза, уголки губ опущены, брови сдвинуты, на переносице – тонкий шрам, розоватой полоской выделяющийся на бледной коже. Еще несколько месяцев, и он побелеет, станет незаметным даже для пристального взгляда. Останется только призрачное напоминание о том, что когда-то ему в лицо бросили горсть осколков от разбитой бутылки.
Из коридора пахнуло затхлой влажностью, мокрые руки обожгло прохладой, капли воды упали на линолеум, блестя в тусклом свете, пробивающемся сквозь узорчатые дверные стекла. Разноцветные пятна лежали на линолеуме, и Дейдара вспомнил, как пытался в детстве ходить по неосвещенным дорожкам. Тогда ему тяжело было перепрыгивать островки света так, чтобы даже спиной не чувствовать солнечные лучи – теперь достаточно было сделать широкий шаг, чтобы остаться в тени. Шесть шагов до конца коридора, к самой стене, едва не вжавшись в нее лицом. Обои дохнули старой бумагой и пылью, стал слышен треск ссохшегося шкафа, в котором хранилась одежда отца.
Дверцы скрипнули, поддались неохотно: давно никто не заглядывал внутрь. Висящие на вешалках рубашки и костюмы, аккуратно сложенные брюки, мешанина разноцветных галстуков, ровные стопки нижнего белья и футболок – будто не тронули содержимое шкафа при перевозке, оставив все как есть на случай возвращения хозяина. Дейдара представил, как Чинатсу разглаживала складки на ткани, осторожно раскладывала вещи по полкам, вдыхая впитавшийся в самую глубь нитяного плетения запах мужского одеколона, злилась на саму себя. Думала о том, как ей предстоит зарабатывать, плакала, уткнувшись лицом в один из свитеров, брошенных на дно нижней полки. Забросила галстуки на верхнюю, захлопнула дверцы, зажав в щели уголок серого в полоску пиджака, постаралась забыть привычный запах и потеки косметики на светлой шерсти.
Раскат грома заставил вздрогнуть и закрыть шкаф, будто Дейдару уличили в нарушении запрета матери божественные силы. Небо закрыла черная почти туча, искрящаяся молниями, в квартиру ворвался ветер, вытолкнув из коридора кисловатый запах чистящих средств. Зашелестели листы бумаги, оставленные на столе, капли воды на полу растянулись в тоненькие дорожки. Дейдара вдохнул запах гари, наполнивший коридор, метнулся к двери ванной, распахнул, подставил лицо влажному ветру, несущему за собой холодный дождь.
На чучеле забавно шевелились перья, тетрадные листы перелистывались сами собой, кошка забилась под стол, к жившему там монстру, чтобы бояться стихии в темноте. В гостиной залило водой пол, сбило с подоконника единственный цветок, сдуло с прикроватного столика счета за квартиру. Дейдара сел на пороге, чувствуя, как скользят по его телу потоки воздуха, и громко рассмеялся, откинув назад упавшие на лицо волосы. Закрыл глаза, подставив ветру беззащитную шею, не насторожился даже тогда, когда хлопнула входная дверь и по коридору застучали острые каблуки.

Постепенно сгущалась неуютная серая мгла, дальний край тучи освещался розовыми лучами заката. Дейдара лежал на кровати, прижав ладонь к горящему следу пощечины, и смотрел на давнее пятно краски, диковинным спрутом распластавшееся поверх маленьких разноцветных точек, усыпавших обои. Алое на самом деле, оно казалось черным и блестящим, живым, движущимся под пристальным взглядом человека. Хлопнула дверь гостиной, приводя в себя, Чинатсу бросила на пол мокрую тряпку и пододвинула к зеркалу стул – поправлять макияж, за день потерявший свежесть.
Дейдара с трудом сел на кровати, потер виски дрожащими ладонями, встал, пошатываясь, добрел до закрытой двери. Кошка заскреблась снаружи, красным сверкнули глаза в темноте, погасли с щелчком выключателя. Было отчего-то до невероятного легко повернуть ключ, сросшийся ожогом ржавчины с чем-то внутри замка, шагнуть во влажный коридор, подхватить на руки кошку. Легко оказалось выдержать злобный, почти ненавидящий взгляд матери, сесть на привычное место, ощутить, как джинсы пропитываются влагой с только что вымытого пола.
- Ты сумасшедший, - руки легли на колени, неловко двинулись, уронили на пол тоненький карандаш. – Настолько не хочешь жить здесь, так не прогуливай школу и устраивай свою жизнь по общепринятым меркам. У меня такого шанса не было, а у тебя появился. Или тебе успели понравиться визиты клиентов? Захотел сам лечь под одного из них?
- Поздно учиться. Я свой шанс упустил.
- Значит, завтра возьму тебя с собой. Одену бабой, найдем пьяного мужика – не заметит даже, что трахается со шлюхой не того пола.
- Мама, - взгляд усталый, дрожат руки, верхняя губа вздернулась, обнажив зубы. – Ты можешь сегодня отпроситься? У нас есть деньги.
- И что делать? Сидеть с тобой в обнимку и бояться темноты? – вскочила, зажмурилась от грохота падающих на пол пузырьков и громкости собственного крика.
- Мы ездили когда-то на берег озера. Помнишь, мостки, с которых ты меня прыгать не пускала? Говорила, глубоко, опасно, утону – горевать станешь.
- Темно там. И холодно, только гроза кончилась, - Дейдара улыбнулся, собрал с пола расплескавшие ароматы пузырьки, подержал в руках, удивляясь приятной тяжести. Ему всегда казалось, что они должны быть призрачными, невесомыми, как мамины платья из искусственного шелка и органзы, летящие за тонкой фигуркой.
- Оденемся теплее. И плавать не будем, только посидим на берегу.
- Так одевайся. Я такси вызову.

Над озером туч не было, на медленно темнеющем небе загорались звезды, пока бледные, но обещающие стать ярче. Дейдара запрокинул голову, прищурил глаза, пытаясь связать тусклые цепочки в созвездия, вдохнул аромат соленой воды, оглянулся, осматривая пустынный пляж. Чинатсу, осторожно ступая по прогнившему настилу, отошла подальше от берега и присела, касаясь склизкого дерева кончиками пальцев.
Ступни скользили по мокрому песку и глине, потом по траве, примятой недавно ушедшим ливнем. Опавшая листва чуть блестела от влаги, потемневшие стволы деревьев чернели в окружении серой листвы. У некоторых деревьев – разбухшие таблички, поросшие лишайником и мхом, на которых едва можно разобрать вырезанные давным-давно имена. Кому пришло в голову посадить поблизости от соленого озера сотни деревьев? Кто привозил сюда воду, поливая слабые саженцы, кто возился в грязной земле, выкорчевывая не выдержавшие борьбы растения?
Дейдара присел у одной из табличек, осторожно счистил мох, пригнулся к земле, силясь прочитать стершиеся буквы. Поверх ничего не значащего имени почти слившиеся с фактурой дерева иероглифы, вырезанные ножом. Детских силенок не хватило тогда проскоблить канавки глубже. «Дейдара» - корявые палочки складываются в имя лишь из-за знания, что они должны означать.
Мокрая земля прилипала к рукам, когда Дейдара разрывал ямку, помеченную белым камушком. Пляж был заброшен – говорили, здесь водятся призраки – и даже преступники, убивающие людей для развлечения, боялись сюда приходить. Мать Чинатсу, больная старуха лет пятидесяти, мертвых не боялась и жила неподалеку в полуразвалившейся избушке. Ее и похоронили рядом с озером, никак не обозначив могилу, и нужно было отмерять шаги от полумертвых деревьев, чтобы положить цветы у изголовья.
Наконец, ногти царапнули по крышке шкатулки, отозвались болью, наткнувшись на мелкие камушки. Капельки крови смешались с землей, окрасили светлые грани красным, задрожали на лакированном дереве, за девять лет не попорченном частыми дождями и любопытными букашками. С трудом провернулся в замке ключ, упали крошки земли на алый бархат, даже в темноте обжигающий киноварной яркостью.
Чинатсу подошла к сыну со спины, ахнула, опустившись коленями прямо на землю, потянулась подержать в руках знакомые сережки, отбрасывающие тысячу бликов на бледные пальцы. Дейдара смотрел на нее и улыбался, гордый тем, что вспомнил, радовавшийся веселому спокойствию на лице матери. В кармане его куртки лежал вовремя вынутый из шкатулки потускневший листок, с которого почти выветрились чернила, исписанный незнакомыми именами. Первое в списке – «Учиха Фугаку», подчеркнуто, вычеркнуто, обведено несколько раз.

Сасори опрокинул в себя стакан мартини и едва заметно поморщился – алкоголь обжигающим потоком прошелся по пищеводу, теплой тяжестью устроился в желудке, выжег воздух из легких. Орочимару хлопнул напарника по обтянутой кожаной курткой спине и усмехнулся, сделав заметным четкий шрам на нижней губе. След от сорванной сопротивляющейся женщиной сережки, поверх которого он почему-то не сделал новый прокол. Один из тысячи шрамов, покрывших его тело причудливыми узорами.
Вокруг взбудораженные наркотиками и ритмичной музыкой люди двигались невпопад, сталкивались в танце и безумно смеялись. Некоторые находили пару и покачивались не в такт, обнимались, целовались, стягивали друг с друга дорогие шмотки. Сасори безучастно наблюдал за ними, следил за сменой кадров, отделенных друг от друга слепящими вспышками белых софитов, и медленно напивался.
На огромных часах, укрепленных над диджейским пультом, загорелись точно перетянутые нитками, обагренные кровью цифры. Полночь. В зал вошли проститутки, разбрелись в толпе, подмигивая скучающим мужчинам. Орочимару насторожился и принялся высматривать среди них кого-то, высмотрел, улыбнулся радостно, подошел к высокой черноволосой красавице. Сасори поморщился, представив, как она будет выглядеть после ночи с необычайно щедрым заказчиком. Пропитаются кровью волосы, исказится в муках лицо, да так и застынет. Изогнутся под немыслимыми углами руки и ноги, обовьется вокруг стройного тела розоватый кишечник. Черноволосым красавицам путь в этот клуб по средам был заказан, но они все равно приходили, и Орочимару, выбрав самую достойную, увозил ее в свой загородный дом. А на следующий день в саду за этим домом появлялась еще одна могила.
- Не хочешь поразвлечься? – голубые глаза, светлые волосы, стянутые в хвост, ни капли косметики. Одета в голубые джинсы и темно-синий свитер, кожа почти белая, губы бледно-розовые, лишенные краски. Привыкла разрисовывать себя. Привыкла к сладким ароматам, кружащим голову, но теперь пахнет влажной свежестью и землей. В ушах переливаются бриллиантовые серьги, такие не подделать, сигарета дрожит в тонких пальцах. – Так будешь покупать?
- Ты не похожа на них, - Сасори покачал головой, прищурился, отыскав в ее лице что-то знакомое. – И сережки у тебя примечательные. Продашь такие, до конца жизни работать не будешь.
- А мне, может, моя работа нравится, - в смешливых глазах вызов и предложение поиграть. – А я, может, бросать не хочу.
- Странная ты, Тсукури Чинатсу. И вспомнила, как красивые вещи носить, да не идут они тебе теперь, поверь на слово. Ангелом не притворяйся, развратную душонку за светлым личиком не спрячешь.
- Акасуна. Верно угадала, значит. Удачного вечера тебе.
- Удачи сыну.
Вздрогнула всем телом, гневно сощурила глаза, развернулась на каблуках. Скрылась в яркой толпе, незаметная и серая, оставила после себя запах свежести и озерной соли. Сасори выпил еще один стакан мартини, покачнулся, отлепившись от барной стойки, и пошел к выходу, на ходу бросив на наркоторговца гневный взгляд. Теперь не подведет, весь вечер будет выверять каждый шаг и проверять покупателей на двести рядов. Главное припугнуть, а уж возможные кары он сам себе выдумает.
На улице, оперевшись спиной о высокое заграждение, стоял мальчишка. Собранные в хвост светлые волосы, голубые джинсы, темно-синий свитер. В руках тяжелый женский плащ, в который закутано что-то небольшое, но тяжелое. Челка закрыла пол-лица, к стоптанным кроссовкам прилипли травинки. Сасори подошел к нему, склонился к шее, вдохнул запах – свежесть и соль, заглянул в удивленные глаза, улыбнулся краешком губ.
- Я не продаюсь.
- Я знаю, Дейдара.