Натягиваешь носки тёплые.
С ворсом, яркие, в полосках.
А руки всегда были холодные, ты уже привыкла к прохладе по щекам.

На экране номер телефона.
И если бы он сохранен был,
подписан "Не поднимать",
то ты бы нажала "Тихо", а не "Ответить"
*твою мать*. 
И если бы он не звонил, и не задавал вопросов,
если бы не говорил о свадьбе хриплым голосом,
если бы не обещал приехать, теперь уже в марте, если б не вспоминал те три дня в каждом вздохе,
тебе было бы легче ему говорить фальши, жестокости
и всё отрицать, смеяться, показывать равнодушие.
И если бы не сказал он, как-будто ты тут... не будем. И если бы ты не задохнулась, и чуть слёзы не выступили. И если бы мысли не пронеслись. А ведь было такое настроение. Вдохновение. Совсем рядом. Собиралось, копилось, капало.
Всё спасается. Всё стирается. 75 в конце. Запомни.

И если бы запахи, гладкости.
Твои сладкие, сладостные.
Ты вдыхаешь горячим маслом. Ты трогаешь жидкой водой.

И если бы всё понятным. И чётко, и колко, и боязно. И если бы общепринятое.
Но нет же - слова непризнанные.
И сочетания немодные. А может тут в каждом ты, а может через душу
всё. Они смеются, давят. И врут, что врёшь, не слушают.

И если б не так собственно. Эгоистично. Эгоцентричненько. И если б не столько о себе.
Чтоб так по-доброму и не цинично. И светлым, большим, белым, прозрачным.

А ты бы могла сказать. Если бы разрешили чужими цэ.
Тебя же просят своими словами, а ты пожимаешь: I don't know her. 

У него почему-то красные глаза, я хочу с ним встретиться, обязательно.
Без неё, я должна расстроиться, обидеться?
Нет, что вы, Земля вертится.

И если бы не забывать рассказывать, вспоминать, держать в памяти.
Записывать и лениться.
А потом лениться записывать.

Холодный суп и запах стирального мыла.
Ты раньше по вечерам молилась.
Вчера забыла.
Ну что ж.

И вдруг говорить на украинском. И петь на нём, так любить это. И русский чужим кажется. Английский кощунством полным.

Потом себе чай заваривать. В синюю чашку, ненавидя её.

Сегодня вторник, завтра среда, четверг и пятница.
Куда этот чёртов мир катится?

По ночам сидеть трансом, почти беспамятством. Писать, почти не чёркая. Любоваться. Перечитывать.

А потом вдруг стонами, криками,
звук двери, вздохи, выкрики,
ссоры, гнев наполненный... Слёзы. Мрак. Шепотом.
Утешаешь. Хорошо потом.

Удивляешься и завидуешь. Примеряешь, мечтаешь, хочется.
Как у них так получается?
Неужели так может? Можется?

И так хочешь стихи писать. Так хочешь, так хочешь, так жаждаешь. Когда чужие... Не получается.
Когда свои - не выходит, а хочется.
Ты не расстраиваешься.
Утешаешься.
В нерифмованных собственных строках.

А ещё ты хотела петь. Чтоб красиво, ритмом, бельканто, вибрато.
Разбираться в этом всём.
В вокализах и ещё там чём.
Но тебя обделили голосом, ты поёшь в одиночку, себе лишь. Хотя если поставить, то может ещё вот...

Ты хотела всегда рисовать. Чтоб красиво так, чёрно-бело, карандашиком. На бумаге, Ballet, любимой.
Но и этот талант прошёл мимо.
А зато у тебя ровные пальцы, кроме мизинца,
и к чему загибаться,
если почерк каллиграфически-умопомрачителен.

Ты хотела всегда...
А впрочем, что теперь говорить, если.
Иногда тебя рвёт что есть мочи.
Рассыпает, швыряет, мечет.

И кремовыми петельками. Ты любишь, когда лицевые.
Ты любишь, когда лицом.
Ты любишь, когда живые.

И вот эти штанишки короткие.
Тебе нравится слово. "Штанишки".
Чёрненькие, красивые, кроткие. Из какой они ткани? Спросить надо. Ты никогда в них не умела разбираться. Отличить все батисты от шелка. Найти крепдешин... Хотя нет.
О последнем ты что-то знаешь.
И атлас, кажется, был на платье. На вот том, которое шила мать.

Ты корчишься, загибаешься.
Тягуче, мучительно, маточно.
Ты терпишь, молчишь и не жалуешься.
Слишком сильная. Самодостаточна.

Ты никак не можешь понять, что разность - это данность,
подаренная Богом.
Сердцем-то доходит понемногу.
А умом ты всех уже задолбала.

У тебя что ни жест - порок.
Каждое слово - изъян.
Виски, к нему на порог.
Легче договориться, когда пьян.
И кстати, чтоб без риска,
не забудь захватить ириски.
А лучше - Гематоген.

Тебе так жаль выключать компьютер.
Там музыка, и пока он on - она звучит.
Ты выключаешь, вздыхаешь глупо и мудро,
тебя убивает это отсутствие звуков в ночи.

И ты так хочешь себе плейер. И давно говоришь: вот вырасту и куплю. 

На экране снова номер.
75 в конце. Ты помнишь?

У тебя сейчас в плейлистах музыки,
и слова, и гитары, потом клавесины...
У тебя сейчас сузились стили.
Там ОЭ, и ДР, и Гудимов.

А потом ты слышишь голос Верочки. Замираешь и дальше писать невозможно.
А вообще, засиделась ты. Уходи. Проваливай. Можно.

___________________________
Еще нам, верблюдам, требуется матрас,
Кофеин и – ушко игольное.
Кстати, солнце, когда мы в последний раз
Пили что-то безалкогольное?
(с) Вера Полозкова