Название: без названия (фан-фик в фан-фике)
Жанр: фан-фик «внутри»: даркфик, ангст
Рейтинг: R
Пейринг: -
Статус: закончен
Бета: отсутствует.
От автора: написать этот фан-фик было очень тяжело. Не знаю, как будет читаться.
Дневник Билла Каулитца, найденный при разборе его вещей.
Начало конца
Я хотел назвать это «начало», так как начинаю этот дневник. Но подумал, и поняла, что это никакое не начало. Это конец. Но ещё не полный. Так что теперь это «начало конца». Надеюсь, не слишком загнул.
Раньше я вёл только тетрадь, в которую записывал отдельные мыли, чтобы было легче писать песни. Я искренне считал, что дневники – это для девочек. Но теперь мне не для глупых предрассудков! Не хочу тратить на них время! Вообще я больше не потрачу ни секунды на идиотизм.
Просто потому, что секунд этих у меня очень мало. Мы никогда не задумываемся над чем-то, когда этого у тебя много. А когда понимаем, что зря этого всего не ценили, бывает поздно. Я не знал, что слова «Keine Zeit, keine Zeit – Leb’ die Sekunde» из той, кажется, далёкой песни, станут для меня просто пророчеством...
Всё дело в том, что так как у меня был слишком плотный график, ни на что не хватало времени. Никогда. И вот однажды нас в срочном порядке прогнали по всем возможным исследованиям, чтобы убедиться, что всё в порядке.
Нет. Не всё было в порядке. Но я не знал об этом. Никто не знал.
Я не могу вспоминать, не могу, но хочу сейчас написать об этом... Я сижу на диване, болтаю ногами, словно маленький ребёнок, смотрю в окно и думаю о каких-то глупостях. Дверь открывалась очень медленно. Она даже скрипнула, как в начале нашего концерта... Будто сейчас голос произнесёт: «Willkommen im Tokio Hotel, Zimmer 483». Но вместо этого, вместо чего-то привычного, я услышал совсем другое...
Помню, очень хорошо помню, в каком все были напряжении. Как я удивился: Был Дэвид, был Георг, был Густав, но не было Тома... В голову лезли странные назойливые мысли: где Том, почему все такие поникшие, да и вообще, что за идиотская бейсболка у Густава, и почему она на нём так криво сидит? Но то, что поразило меня больше всего тогда, это когда я заметил, что у Дэвида красные опухшие глаза. У Георга и Густава взгляд был тоже каким-то странным, но они не смотрели на меня, они просто, как мне казалось, зачем-то рассматривали пол клиники, куда мы пришли тогда за результатами.
- Что? – спросил я, когда мне всё это уже надоело.
- Билл... – Дэвид сказал это с трудом, - тебе нужно пойти с нами.
Ну что ж... Я пошёл. Мне было нетрудно. Я до сих пор не понимал, в чём проблема.
Врач посмотрел на меня, жестом попросил сесть на стул. Повисла тишина. Мне стало страшно. Не зря.
Доктор снял очки. Закрыл глаза.
- Мне очень жаль... Молодой человек, у вас... У вас лейкемия. Рак крови.
Смысл этих страшных слов, которые просто распилили всю мою жизнь на две части, до меня дошёл не сразу. Я просто вначале отключился.
- А это лечится?
Доктор опять молчал. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Меня даже начало легко трясти. Похоже, диагноз наконец начал доходить до моей головы.
- Это лечится только на ранних стадиях, и то не всегда... Мне жаль...
- Что жаль?! Чего Вам жаль?! – не выдержал я тогда. Помню, как красиво звучало эхо моего голоса.
- Успокойтесь, пожалуйста... Дело в том, что... Что вмешательство с нашей стороны уже нецелесообразно. У Вас переход в последнюю стадию, - и слова, которые врач произнёс следом, просто окончательно вдолбили в мой мозг, что шансов нет, - я повторю... мне очень жаль.
Я слышал, как Дэвид кричал за дверью, говоря, что даст сколько угодно денег, сделает что угодно... Но уже слишком поздно. Никакие деньги не помогут.
Я сидел на том же диване. Я всё ещё слабо осознавал всё... Густав положил руку мне на плечо.
Вышел Дэвид. Он притворился, что ему что-то попало в глаз. Нет. Он плакал.
Всю дорогу в отель мы молчали. Я не произнёс ни слова. Мой мозг просто отключился снова. Они ничего не воспринимал, он ни о чём не думал.
Только когда я вошёл в свой номер, сел на свою кровать, я наконец смог самому себе признаться в том, что я... скоро........................... умру.
Только тогда я заплакал. Нет. Я зарыдал так сильно, как никогда, никогда прежде. Я лежал и рыдал, обливался слезами, кричал... Только тогда я увидел Тома. Он прибежал, обнял меня, И тогда мы плакали вместе. Я, сжимая его одежду, прижавшись к его плечу, кричал и плакал, он тоже, обнимая меня, дрожал от слёз, которые намочили мою майку. Мы сидели так, наверное, полтора часа, может, больше. Мы оба не могли поверить.
Я много раз говорил о том, как я люблю Тома, как он мне дорого, он же предпочитал молчать на эту тему. Из этого раздули такое... Чего стоят фотографии, которые приносят фанаты на концерты, крики «Bill, kiss Tom!!!»... Он начал шарахаться, как-то отдаляться от меня... Мне было очень, очень обидно... И он просто перестал говорить на тему братской любви, опасаясь косых взглядов, опасаясь того, что не так поймут... Просил меня больше ничего не говорить про нас... Не смотрел на меня во время песни «In die Nacht». Я был в замешательстве.......
Но теперь он просто забыл про всё это. Он говорил мне, говорил сквозь слёзы, что он меня любит больше всех на свете, что я для него самый дорогой человечек, что он никогда не отпустит меня... Я просто не мог держаться, я плакал ещё больше, я обнимал его крепче, мне хотелось сказать, что-то в ответ, но я просто не мог... Любой звук, что я пытался вырвать из связок, выходил наружу криком...
...Сейчас я рыдаю... Честно... Опять... Просто всегда от этих воспоминаний мне становится так грустно...
Оказывается, плакала вся группа. Даже Густав. Я никогда не думал, что он способен плакать. Когда мы сидели с Томом, обнявшись, теперь уже просто тихо плача, без истерики, они тихо вошли, они обняли нас обоих... И мы плакали все вчетвером... Они все говорили мне, как я дорог им.... Как они меня любят... Почему они никогда не сказали бы мне этого, если бы у меня не было рака крови?!!!!!!
Тогда, в тот день, когда успокоились, мы все вчетвером лежали на кровати, смотрели в потолок и вспоминали разные смешные, интересные истории из нашей жизни. Я тогда даже смеялся, хотя, если бы такое было сегодня, я бы просто не выдержал, поняв, сколько всего было, и что я скоро потеряю...
Тогда мы все вместе держались за руки, никого не боясь и не стесняясь. Я всё ещё удивлялся тому, как Том сильно сжимал мою ладонь. Он просто не хотел отпускать меня. Он будто наивно верил в то, что если он будет держать меня, я не уйду.
В ту ночь мы не заснули. Поглощённые воспоминаниями, историями, мы забыли про ход времени. В конце концов я не выдержал и задремал. Когда я проснулся, увидел, что прилетели все мои родные, друзья, на которых н и к о г д а н е б ы л о в р е м е н и. Они все улыбались мне, но я понимал, что эти улыбки – это всего лишь натянутые маски... Мне было немного не по себе от того, что они скрывают свои подлинные чувства.
Помню, как все меня обнимали... Как говорили, как любят...Говорили, будто это всё нечто само собой разумеющееся, то, что они вдруг все приехали, решили сказать, какой я хороший и как все любят меня...
Но через некоторое время все не выдержали... И начали плакать. Тогда заплакал снова я. По-моему, коллективные рыдания продолжались ещё где-то пять-шесть дней...
Меня забрали домой. Меня, Тома, Георга, Густава... Даже продюсеры и менеджеры поехали со мной... Им так хотелось, чтобы мне было хорошо, чтобы я чувствовал себя в своём кругу...Был окружён любовью... Хотя так оно и было. Они не зря старались.
Мне нужно хотя бы немного подремать... Хотя я уже заработал себе бессонницу... Я просто не могу спать... Хоть в этом меня пожалел тот, кто сверху, и отобрал у меня особенность спать сутками....
Дом
Так странно... Я, оказывается, настолько сильно соскучился по своему дому...
Я прошёл сегодня по нему и понял, насколько. Сразу на меня нахлынуло столько воспоминаний... То, как мы переехали, как росли тут с Томом, как тут, на кухне, он сильно порезался ножом, а я не знал, что делать и плакал. Как я смотрел из своего окна. Как нам подарили магнитофон, насколько сильно мы радовались, что теперь сможем записывать, хоть на диктофон, но записывать песни. Как мы с ним дрались на подушках... Я даже улыбался от этих воспоминаний. Но вместе с этим мне казалось, что я – призрак и, как в фильмах, брожу по родному дому, окутанный в собственные воспоминания.
Кровать, которая показалась мне самому маленькой, но всё такой же удобной... Комната...
Я попросил перенести кровать Тома ко мне. Мне мало осталось с ним прожить.
У него тоже проблемы со сном. Но не такие, как у меня. И он уже спит.
Честно сказать, я... Я до сих пор не верю в то, что скоро умру. То есть мой мозг это вполне понимает, но вот душа не сознаёт. Просто такое чувство, что у меня с Томом отпуск, и мы сейчас отдыхаем, а спит он в моей комнате потому, что у него ремонт: крыша протекла, или что-то в этом роде... А через неделю я выскочу на сцену с микрофоном, и буду снова петь, дарить радость тысячам, что пришли на наш концерт. Что мы будем ездить и дальше в своём автобусе, иногда ворчать друг на друга, иногда шутить, устраивать погромы в номерах, снимать клипы, писать песни, исполнять, записывать... Я не могу (далее слова размыты)
Мне почему-то стало больно в груди. Ну вот, опять плачу... Уже не вижу, что пишу...
Девушка
Сегодня мы гуляли в парке... Я и не думал, что там настолько красиво! Я часто бывал в нём раньше, но заметил его красоту только сейчас. Мимо шли люди, смотрели на меня так странно... Но мне было уже всё равно, как на меня смотрят другие. Это меня волновало меньше всего.
Мы сидели на лавочке и о чём-то разговаривали. Простая болтовня друзей, которые собрались вместе. Любая тема подходит для обсуждения.
Мимо прошла очень красивая девушка. Я смотрел на неё и думал о том, что, в конце концов, мне не хватает девушки. Настоящей. Мне не хватает чувства влюблённости. Я уже ненавидел всех тех, что приходили ко мне на одну ночь, тех, что от одного моего прикосновения притворялись, что получили оргазм... Они мне надоели... Меня тошнило от них... И теперь тошнит ещё больше. Я хочу чувство. Лучше взаимное. Когда рождаешься и умираешь несколько раз за один час... Когда дорожишь каждой секундой, проведённой вместе, каждым мимолётным прикосновением... Когда ждёшь, когда снова увидишь любимую... Что уже говорить про секс с любимым человеком. Это не те одноразовые куклы, что приходили ко мне вечером, это не то притворство. Всё настолько настоящее, настолько неподдельное... Я так скучаю по этому...
Но проблема в том, что я не могу позволить себе такую роскошь. Потому, что не могу влюбиться просто так, по первому своему желанию... Да и к тому же... Мне очень жалко девушку... Она ведь будет так мучиться от того, что я скоро уйду, и ещё больше после того, как я уйду. Не нужно увеличивать число страдающих людей... К чему... Уж лучше я буду страдать больше, чем они.
Я просто не хочу...
Фанаты
Меня не может не интересовать, что думают фанаты... Что они чувствуют теперь, когда отменены все запланированные концерты... Что говорят...
Но ещё больше мне становится страшно за их чувства... Что будет с ними, когда я уйду? Как они переживут это? Некоторые из них так сильно любят меня, что сами отправятся за мной за черту, хотя я молю, чтобы они не делали этого. Потому, что это... глупо... Почему я должен нести на себе вину за их смерить даже после моей собственной? Моя душа просто не успокоится...
Они говорят, что я дал познать им любовь, пусть безответную... Что если бы не я, в их жизни не было бы смысла. Кто-то пишет мне, что мои песни спасли их от самоубийства... Дали надежду...
Ну вот, теперь я чувствую себя самой настоящей сволочью, потому, что умру.
Дэвид не сказал, что у меня лейкемия. Так что моя смерть будет для фанатов настоящим шоком. Не буду загадывать наперёд, но, наверное, я всё-таки скажу, им о болезни примерно в конце месяца. Говорят, я умру где-то в начале следующего. Но тут тоже есть обратная сторона: фанаты будут молиться, обливаться слезами, сходить с ума в ожидании моего часа. Это так невыносимо...
Я не знаю, что мне делать. Но пока не хочу советоваться на этот счёт с Дэвидом.
Утро
Все завтракают, но у меня нет аппетита. Сказал, что хочу побыть минут двадцать один. Хотя я и не хочу сейчас одиночества.
Я спал примерно пять часов. Проснулся раньше Тома. Снова плакал. Глядя на него. Потому, что мне было жаль самого себя. Даже не столько, как его. Я жалел себя, потому что понял наконец, как много я потеряю. Он – часть меня. Я умру, а он будет жить дальше. Мне так жаль, что без меня. Что меня не будет рядом. Так жаль.
Но всё же я жалел и его. Ведь ему придётся жить с мёртвой частью себя. Я не могу представить, как это будет. И как он переживёт.
Когда он придёт, я скажу ему своё желание: я хочу, чтобы он был рядом, когда наступит время... Время...
Я сам боюсь этого слова.
Письма фанатов
Я попросил принести всю почту, которая пришла с того дня, как мне поставили диагноз. Мне так мало осталось покинуть людям, которые правда меня любят. И я решил, что перечитаю всё. И отвечу. Всем. На каждое письмо. Пусть это будет трудно. Ну и что?
Почты было много. Как обычной, так и электронной.
Том, Георг и Густав помогали мне разбирать её. Мы читали письма вслух.
Многие фанаты догадались, что со мной что-то не так. Они присылали ободряющие стихи, рисунки... Они искренне верят в то, что я обязательно вернусь на сцену в скором времени и ещё порадую их... Мне стало их очень жаль. Хотя, жаль их мне стало назавтра после того, как я узнал о своей судьбе. Но теперь я их жалею ещё больше.
Георг потрепал меня по плечу и сказал, чтобы я не грустил. Честно, я стараюсь. Но пока не получается.
Отвечали мы тоже вместе. На все письма. Сидели всю ночь. Но мне понравилось. Я наконец исполнил мечты многих людей: ответил им. Это так здорово – понимать, что сделал чью-то жизнь лучше. Подарил кому-то его мечту...
Мои фанаты так меня любят... Они всегда помогают мне. Силой своей мысли. Я знаю, что это. Но, к огромному моему сожалению, тут они мне точно не помогут. Потому, что поздно. Слишком поздно
Первая любовь
Я вытащил коробку из-под своей кровати, где лежат мои детские «сокровища». У Тома, оказывается, тоже была такая, он всё время от меня это скрывал. Там лежали какие-то вещи, которые были связаны с далёкими событиями, которые я уже не помню... Фантики от конфет. Какие-то бумажки. Сухие лепестки цветов. Записки детским корявым почерком: «Билл, я тебя люблю».
Случайно я наткнулся на лист бумаги, на котором было выведено детское стихотворение, посвящённое моей первой любви. Я перечитал его много раз. Там, хоть и не так красиво, как теперь, я смог передать все те живые чувства, что теснились внутри.
Я бы отдал день своей оставшейся жизни, чтобы почувствовать это снова.
Мама
Проснулся от того, что мама гладит меня по голове. Она тоже часто плачет и всё меньше улыбается. И её мне так жаль... Как и Тома... Ведь они - два самых родных для меня человека...
Я очень люблю свою маму. Она – сама лучшая мама на свете. И я сказал ей это сегодня.
Мы всё время боимся, стесняемся сказать что-то о своих чувствах, даже выразить элементарную благодарность. Мы правда кого-то боимся. Но теперь, как я уже говорил, не хочу тратить на всё это время. Мне надоело. К чему?..
Я очень хочу, чтобы мама всегда оставалась такой красивой, чтобы моя смерть не испортила её... И Тома... я правда очень сильно их люблю и жалею...
Всё чаще ощущаю себя сволочью из-за этой болезни.