"В связи с кончиной Пильсбери во многих изданиях пишут о вредности шахматной игры, что, на мой взгляд, лишено всяких оснований. Здоровому человеку шахматы, как всякая умственная деятельность, не могут причинить вреда, а люди, расположенные к душевным болезням, могут быть поражены ими от чего угодно. Чтобы пресечь разговоры о вредности шахмат, уместно рассмотреть случаи душевных болезней, имевшие место у шахматистов за последние 25 лет, обращая более пристальное внимание на причины. Я ограничусь лишь теми случаями, которые лично мне хорошо известны и о которых я, таким образом, могу составить собственное мнение.
Кроме Пильсбери, за это время душевная болезнь поразила лишь трех достаточно известных шахматистов — Минквица из Лейпцига ( Редактор журнала «Deutsche Schachzeitung» (1865 — 1876, 1879—1886).— Ред.), Шифферса из России (по происхождению — немца) и чемпиона мира Стейница.
В случае с Минквицем шахматы не имеют ни малейшего отношения к болезни, которую я определяю как первичный галлюцинаторный психоз. Минквиц был настолько отягощен наследственно, что заболел бы независимо от рода занятий. О его отце, профессоре Лейпцигского университета, мне рассказывали, причем не как анекдот, а как факт, действительно имевший место, что тот часто говорил своим коллегам: «В Германии были только три выдающихся поэта — Шиллер, Гёте и еще один, имя которого мне не позволяет назвать лишь скромность». В то время Пауль Линдау для развлечения публики делал подборки из творчества подобных поэтов. Однажды он набрел на эпос Минквица «Освободительная война» и процитировал оттуда следующий стих из описания битвы при Лейпциге:

Наполеон как солнце желтым стал
И нездоровым всяк его считал...

По чести, такой стих скажет больше иных томов. При подобной наследственности шахматы можно смело вычеркнуть из этиологии душевной болезни, поразившей Минквица. Во всяком случае, их вина тут гораздо меньше, чем алкоголя, которому Минквиц был весьма привержен.
Петербуржец Шифферс был всесторонне образованным, высокоинтеллигентным человеком, с прекрасным чувством юмора, живой в общении, жизнерадостный — словом, как поется в студенческой песенке,

Он парень был что надо,
Но вот — не просыхал!

К сожалению, он пил с удручающей регулярностью, и не удивительно, что несколько раз попадал в психолечебницу и там в течение какого-то времени приходил в чувство. Его болезнь-называлась алкогольный психоз и к шахматам не имела ни малейшего отношения. К тому же он никогда особенно не напрягал себя, играя в турнирах, так сказать, от души, словно это для него ничего не значило. Тем не менее он, как известно, достиг прекрасных успехов. Его симпатичная личность наводит всех знавших его на самые теплые воспоминания; у всех свои слабости, и все смертны, один умрет раньше, другой позже, от той болезни или иной, а в конце концов все мы умираем — от жизни!
Знаменитый Стейниц, который на протяжении 20 лет был, почти не встречая конкуренции, сильнейшим шахматистом мира, заболел в возрасте 60 лет после второго матча с Ласкером в Москве, в 1896 году. Его уже объявили умершим в газетах, и я написал весьма прочувствованный некролог, опубликованный в «Deutsche Schachzeitung», в котором оценил его заслуги перед шахматным искусством как выдающиеся. Но Стейниц не послушался ни газет, ни некролога. Он выздоровел и, внешне будучи в полном здравии, выступил через два года в большом венском турнире 1898 года, где я и познакомил его с упомянутым некрологом. Он был им вполне удовлетворен и немало возрадовался тому, в каком ярком свете я описал его заслуги. Однако через год болезнь вернулась опять, и вскоре он умер.
Диагноз: прогрессивный паралич. Причина: общее, видимо наследственное, заболевание, знакомое посвященным по своеобразному нарушению носа, который выглядел так, будто срочно предпринятое лечение в последний момент предотвратило дальнейший ущерб.
И здесь шахматы не могут считаться причиной болезни — по крайней мере, связанное с ними умственное напряжение. Однако вполне может быть, что разочарование в связи с проигрышем второго матча Ласкеру способствовало приступу болезни. Беспокойства и неприятности, утраты, разочарования образуют важный момент в возникновении душевных болезней, особенно паралича. Поэтому куда здоровее в жизни следовать учению греческого философа Эпиктета, который в 19-й главе своего труда провозглашает такую мудрость: «Ты можешь остаться непобежденным; не вступай в борьбу, где победа находится за пределами твоих сил». Но, в оправдание Эпиктета, нужно сказать, что он был рабом, а рабу такая мораль к лицу. Кто же не является рабом по рождению или в силу обстоятельств, тот предпочтет борьбу с неясным исходом — а исход настоящей борьбы всегда неясен заранее,— чтобы испытать высокую радость победы, пусть даже под угрозой разочарования в случае неуспеха.
И у Пильсбери первые признаки болезни появились вскоре после турнира в Кембридж-Спрингсе (1904), где он впервые остался без приза... Вероятнее, однако, что провал в этом турнире уже был следствием скрытой еще в ту пору болезни, которая затем все сильнее и сильнее одолевала его, пока не погубила вконец...
Его душевную болезнь прогнозировали уже давно, но, как я думаю, не вполне справедливо. От перенапряжения как такового душевные болезни не возникают — по крайней мере та, которой страдал Пильсбери: прогрессивный паралич. Она развивается только в организме, ослабленном общим заболеванием. И лишь когда тело достаточно подготовлено таковым, следует приступ, который способен, в частности, привести к помрачению рассудка... Умственное перенапряжение, впрочем, может стать способствующим моментом в общем ослаблении организма, хотя собственной причиной всегда является вред, наносимый организму основным, общим заболеванием."
(Из статьи на смерть Г. Н. Пильсбери, 1906)
Перевод В. Мурахеери