
Ветераны спецоперации, получившие тяжелые ранения, могут испытывать трудности с восстановлением, если вместе с хирургами им не помогают квалифицированные психологи. Одно из мест, где готовят специалистов для поддержки вернувшихся с СВО тяжелораненых во время их реабилитации, - РНИМУ им. Н.И. Пирогова. О том, как проходит восстановление бойцов, с какими задачами приходится сталкиваться психологам и как общество может помочь участникам СВО, рассказывает доктор психологических наук, директор Института клинической психологии и социальной работы РНИМУ им. Н.И. Пирогова Вера Никишина.
[700x379]
- Сотрудники института сегодня работают с военными, находящимися в московских госпиталях. С какими проблемами сталкиваются психологи?
Вера Никишина: На этот вопрос нельзя дать обобщенный ответ. В каждом конкретном случае - разное. Где-то упор делаем на эмоциональное состояние, где-то сосредотачиваемся на нейрофункциональном восстановлении утраченных или нарушенных функций. И нужно понимать, что работа с бойцами - эта работа вдолгую. Чем более выраженно соматическое нарушение, тем больше трудностей возникает у психолога.
Когда мы работаем с пациентами с ампутацией конечностей, мы помогаем им привыкнуть к своему новому телу и научиться использовать протезы. Наша задача - помочь мозгу принять изменения.
У некоторых сперва нет мотивации на восстановление - и с этим что-то пытаемся сделать. В других случаях постоянно или периодически возникают эмоциональные реакции, посттравматические. К этому могут присоединяться еще и проблемы пациента в межличностных отношениях с родственниками или врачами.
- Например?
У всех по-разному. Иногда пациенты думают, что их должны лечить определенным образом, но это не совпадает с тем, что может предложить медицина.
Много разнообразных, ярко выраженных настроений приносят с собой и родственники пациентов. Это можно понять. Чем дольше времени проводит боец в беспомощном состоянии, тем интенсивнее становятся эмоциональные реакции и родственников, и самих пациентов.
- Часто пациенты, особенно мужчины, отказываются работать с психологами, считают, что сами справятся. Вы сталкивались с таким?
[700x466]
Мы никого не заставляем идти к психологу, у нас нет цели заставить. Потому что в этом случае вряд ли что может получиться. Задача психолога как раз и состоит в том, чтобы найти мотивацию и начать уже с мотивацией работать над изменением своего состояния, в том числе эмоционального.
Вот один из клинических случаев. Боец 42 лет, всю жизнь работал мастером на железной дороге. Большой, уверенный в себе. Ранение привело к тому, что он оказался фактически обездвижен, сохранной осталась лишь левая рука. И представьте, как проживается вот это чувство беспомощности, когда ничего не можешь сделать сам? Ты не можешь сходить в туалет самостоятельно - у тебя катетер, то есть мочеприемник. Ты не можешь поменять положение руки или ноги.
Беспомощность является очень сильным эмоциональным переживанием, которое накапливается и превращается в апатию к жизни.
То есть пациент говорит, что не хочет выполнять не только какие-то конкретные манипуляции, он не хочет делать ничего.
- Что в таких случаях может психолог? Ведь нельзя сказать пациенту, что дальше все будет хорошо и он поправится?
В таких случаях мы не начинаем работу с каких-то психологических тем. Специалист может использовать стратегию нейроманипуляции. Он говорит пациенту: у тебя есть рука, на данный момент она единственная, только ей ты можешь что-то сделать. Давай займемся тем, что будем укреплять эту руку. Для этого существует много разных способов. Например, в этой конкретной ситуации - мы брали с собой ручные тренажеры, составляли программу каких-то упражнений.
После этого уже обычно нет такого жесткого блока «не хочу я работать с этим психологом». И на следующий день снова начинается диалог: «А что у тебя сегодня плохое настроение? Мы вчера закончили, ты делал вот то и это, все получалось. А сегодня что-то нет настроения». Боец может сказать: «А откуда оно возьмется?» «Давай мы его поищем. Нам нужно же с тобой руку поддерживать». И так далее.
В такой логике конкретных действенных, если хотите, конкретно манипулятивных усилий мы можем двигаться навстречу более устойчивой мотивации.
Но есть бойцы, которые с самого начала нацелены на рабочий лад, они понимают, что нужно поддерживать хотя бы текущее психическое и физическое состояние, чтобы не допустить ухудшения. И таких пациентов значительно больше. Ребята не унывают, и это тоже одно из сильных впечатлений от работы с нашими бойцами. Капризно-унылых фактически нет.
- С родственниками ребят, если они приезжают в больницу, вы тоже работаете?
Это, как правило, вторичный контакт. Мы сосредотачиваемся на нейрофункциональном восстановлении бойцов. И два раза в неделю учим родственников, что в их силах сделать, каким образом они могут контролировать выполнение восстанавливающих упражнений пациентом.
Это тоже вклад в мотивацию и для бойца, и для его семьи: не погружаться в уныние, иногда агрессию, иногда отчаяние, а делать что-то, что дает возможность приближаться к очень конкретным целям. Научиться самостоятельно пить, вставить наушники в уши и слушать музыку, а не ждать, пока кто-то это за тебя сделает.
- Часто ли приходится встречаться с проявлениями посттравматического стрессового расстройства у бойцов?
Сейчас тема посттравматического стрессового расстройства становится спекулятивной. Мы, конечно, видим проявление ПТСР, оно есть у большинства наших пациентов. Например, пациент может предъявить флешбэк*: «Ко мне уже неделю приходит "хохол". Вы только про это никому не говорите. Это значит, что я сошел с ума?»
* Флешбек - психологическое явление, при котором у человека возникают внезапные, обычно сильные, повторные переживания прошлого опыта или его элементов.
[700x466]
В нормативной реальности у нас нет подобных состояний, мы от себя их не ожидаем. Когда такое встречается, ребята пугаются и стараются это спрятать, чтобы никто не подумал, что у них что-то не так. Но при постоянном психологическом сопровождении они предъявляют такую симптоматику. Мы с этим работаем.
- Через какое время можно рассчитывать на результат?
Это не что-то разовое, здесь невозможно поставить точку, только многоточие. Нужно понимать, что пациент - в новом состоянии, у него возникает новое качество жизни. Это просто нужно принять и быть последовательным в этом направлении. Например, если мы сейчас по каким-то причинам перестанем чистить зубы, то через какой-то период времени они покроются налетом, потом просто выпадут. Всем очевидно, что впрок не начистишься. Так и в этой истории.
[quote\Исходя из этой логики мы даем установку пациенту, что ему постоянно следует самостоятельно осуществлять такой-то набор действий. А в те моменты, когда становится особенно трудно и невыносимо, необходимо обращаться за поддержкой к специалисту.[/quote]
- Но есть ли такие специалисты на местах? Что происходит с вашими пациентами, когда они выписываются из федеральных клиник и возвращаются в свои регионы, там есть кому их подхватить?
У меня телефонная связь с 10-15 бойцами, которым я могу обеспечить личное сопровождение. В регионах, куда они уехали, психологическая помощь доступна. А в некоторых местах - просто удивительна.
Например, реабилитационный центр в
Воронеже меня поражает своим качеством. Искренне восхищаюсь значимой ролью православного духовенства в этом процессе. То же самое могу сказать о
Липецке.
[700x466]
Система социально-медицинской помощи участникам боевых действий настраивается на всех уровнях. Я наблюдаю работу этой системы изнутри - в госпитале, с которым работаю. Например, у нас есть чат специалистов, которые оперативно реагируют на нужды пациента, обсуждают, как оказать помощь и кто должен принять участие в этом процессе. За многие годы работы в здравоохранении такого персонального внимания и исключительной вовлеченности специалистов я не видела.
- Сотрудники вашего института ездили работать в зону проведения спецоперации. Этот опыт помогает в работе с участниками военных конфликтов?
Фактически с момента завершения этой поездки уже прошел год. Специалисты РНИМУ им. Пирогова одновременно были командированы в ДНР и ЛНР. В Луганске двое наших сотрудников работали с бойцами, находящимися на лечении в госпитале.
Я была с коллегой в Мариуполе. Тогда город только-только приходил в себя после ужасных событий. Мы работали с гражданским людьми, которые ненамеренно получили страшный опыт участия в боевых действиях. Они были в городе в тот момент, когда рядом все взрывалось и рушилось. Огромное количество гражданских имело постинсультные состояния, последствия черепно-мозговых травм. И это все отражалось на их психическом состоянии и на когнитивном.
- Что вы успели сделать там за короткое время?
На мне были задачи функционально восстановительного обучения. В больнице работали в неврологическом и нейрохирургическом отделениях. Там лечились люди, потерявшие после инсульта речь - я занималась восстановлением; были пациенты с опорно-двигательными нарушениями - я занималась этим как нейропсихолог.
[700x466]
Также вели поликлинический прием. Когда он открылся, то фактически за неделю мы закрыли запись на месяц вперед. То есть помощь была очень востребованной, мы этому были очень удивлены.
- Почему?
Представьте начало 2023 года, город сильно поврежден, дома разрушены, системы коммуникации нарушены, где-то еще нет отопления, где-то нет электричества, дорог нет. На весь город - одно медицинское учреждение, до которого еще надо добраться. А зимой, когда дороги практически уничтожены, а общественного транспорта нет, - это большая проблема.
И мы даже не могли предположить, что люди пойдут к психологу, преодолевая такое количество трудностей. А они пошли, повели детей, пожилых родственников.
Эта поездка позволила нам глубже понять вызовы, с которыми сталкиваешься при работе с участниками военных конфликтов как гражданскими, так и военными. Мы активно помогаем пациентам, проходящим функциональное восстановительное обучение, чтобы улучшить речь, движения и мыслительные способности. Считаю, что мы уже принесли определенную пользу в этом направлении, однако количество задач не уменьшается.
- Ваш институт разработал новые программы повышения квалификации психологов по работе с острыми эмоциональными состояниями и ПТСР для гражданских и военных. Пользуются ли они спросом?
Многие люди хотят участвовать в наших программах. Мы считаем важным, чтобы специалисты, работающие в регионах, имели единое понимание тех состояний, с которыми сталкиваются участники специальной военной операции.
[700x466]
Подготовка психологов включает в себя умение идентифицировать различные эмоциональные и психические состояния, связанные с боевыми действиями. Клинические психологи не имеют права ставить диагнозы, но могут фиксировать проявления состояний и направлять пациентов к специалистам других профилей.
У некоторых последствия могут уходить в соматику и проявляться в виде острых нарушений мозгового кровообращения - это инсульты. Когда мы работали в Мариуполе, то доктора там говорили о том, что в городе очень резко изменилась острота течения и количество онкологических заболеваний. Эти болезни очень зависят от стресса.
Перенесенный стресс у одних уходит в разные сферы соматики. У других - в психические состояния. У одних посттравматический синдром, у других - в нарушении адаптации и так далее. И при этом спектры и выраженность этих состояний достаточно вариативные, индивидуальные. После обучения психологи сохраняют с нами контакты и обращаются к нам за помощью, если у них возникают сложные случаи. Мы стараемся быть полезными для них и после окончания программы.
- Какие эффективные методики для психологической поддержки существуют, которые можно было бы активно внедрять в регионах?
У многих есть иллюзорное представление, что есть универсальное средство, способное помочь всем одинаковым образом. Это напоминает веру в волшебную палочку. Обычно в минуты слабости, беспомощности многим людям свойственно мифологическое мышление.
[700x466]
Я сама с этим лично столкнулась в Мариуполе. Для нейропсихологического обследования я использовала зубочистки. С их помощью делала замеры чувствительности рук и ног. Это давало возможность понять, в каком направлении выстраивать восстановительную программу. Я ходила по больничному отделению с зубочистками неделю, другую. Через какое-то время после начала занятий пациенты начинали чувствовать положительные изменения.
И они вдруг решили, что мои палочки-зубочистки - волшебные. Когда заходила в какую-то палату, все просили, чтобы непременно использовала для помощи им эти зубочистки.
Мы точно понимаем, что в поле профессионального внимания психологов, безусловно, все участники боевых действий - и гражданские, и военные. А также их родственники, потому что они индуцируются теми же состояниями. Вот боец лежит и стонет, а с ним рядом сидит мама и держит его за ручку день, второй, неделю. Однозначно состояние этой женщины будет меняться.
Ей так же, как и ее сыну, потребуются профессиональное психологическое внимание и помощь. И мы понимаем, что есть травмы и ранения, которые восстанавливаем, а есть безвозвратные потери. Я говорю о потерях, которые приходят не только с поля боевых действий, но и те, которые возникают вследствие того, что боец не справился с тяжестью ранений во время лечения.
Нельзя вести речь о каких-то однотипных схемах работы. В каждом конкретном случае будет очень много индивидуального, но система организации этой помощи сейчас выстраивается. Она становится и доступной, и понятной, и востребованной.
- Какие рекомендации можно дать военным и их родственникам?
Отсутствие ног или рук может значительно осложнить жизнь, однако важно помнить, что человек - это не просто его тело. Семьи и бойцы должны научиться адаптироваться к новой реальности, сохраняя и увеличивая свои внутренние ресурсы. Не стоит концентрироваться на потерях и ограничениях, это способно перерасти в поток сожалений, тяжелых для преодоления.
Когда они принимают новую реальность, они начинают активно участвовать в своей жизни и становятся более зрелыми и уверенными в себе.
Чаще всего реакции наших бойцов не характеризуются необузданным гневом или агрессией. Скорее наоборот - военные объединяются в единую солидарную команду, где каждый чувствует себя частичкой сообщества, в котором ценят и поддерживают. Даже находясь в госпиталях, они не теряют контакта со своими сослуживцами.
Такой психотерапевтический потенциал военного братства имеет огромное значение.
[700x527]
[700x462]
[700x489]
[700x478]
[700x471]