…разговор смялся, скомкался. «Ялюблютебясестра» - эта фраза, втиснутая между неловким молчанием и словом «Пока», завершает ненужный разговор. «МЫ тоже тебя любим» - очень четко звучит ответ. Почти одновременно мы жмем на сброс. Вечер.

Секундная стрелка стальной иглой ткнулась в морщинку времени и под тонкой, бледной, небесной кожей разлилось багровым пятном солнце. Вокруг меня – люди. Разные: довольные жизнью, с прорезанными улыбками; тощие, вечно голодные, с острыми зубами в крокодильих челюстях; рассеянные, с отвертками в головах, в свитерах и пуловерах, надетых изнаночной стороной. Одни совсем странные, даже немного ужасные – тонкие, растянутые между землей и небом, похожие на веревки для висельников – от них исходит запах ржавчины и гангрены. Мне страшно их видеть. На меня тоже страшно смотреть – я всего боюсь, смертельно, категорично. Всякий раз, заворачивая трупики своих надежд в простыни, а когда и просто в тряпье, я сам себе рубил голову бумажным топором – «Прошу не винить никого…». Я так часто это делал, что у меня почти не осталось шеи – сплошь ворот и галстук…

 Теплый летний вечер – прекрасное время написать лирическое стихотворение. Зажигаю лампу. Бросаю взгляд на часы – без четверти семь. Часовая и минутная стрелки – как большой и указательный пальцы на руках прорицателя – вот столечко тебе и осталось, десять ступенек всего, а потом – простись…

 Не обращаю на это никакого внимания. Еще утром, прогуливаясь по набережной (Иртыш был такого темного цвета разбавленной акварели, с отливом в грязно-зеленый) я нашел рифму. Слова «Париж» и «Паришь» потрясли меня своей простотой и полным созвучием. А еще я подумал, что каждый раз собираюсь позвонить матери и сказать ей, что я ее люблю. Я звоню ей. Часто. Но никогда не хватало у меня смелости сказать эти простые и, в общем-то, дежурные слова. Что-то всегда ломается в горле. Наверное, те самые пальцы, с циферблата, зажимают что-то для этого необходимое. Душу? Совесть? Неважно. Проплыл пароход. Вода темным козырьком налезла на бетон спуска. Зазевался – промочил ноги. Пустяки. 

«Я ровняю с землей Париж.
Снаряд за снарядом.
Весь я – громыхание жести.
А ты, верно, паришь,
Как всегда где-то в небе летнем?..
Ты не верь в эти глупые сплетни –
Я здесь, чтоб назад,
К тебе,
Чтобы рядом,
Чтоб вместе…».

Перечитываю. Вот так, кажется, хорошо. На удивленье хорошие строки вышли. Смутное чувство… радости? Да, точно. Оно самое и есть. Гляжу на свои руки. В чернилах все. Ах, черт! Два года назад увлекся историей, точнее – историей 1й мировой. Что-то было в этой войне, развалившей сразу четыре империи. Всегда жаль Россию. И Австрию. Кем бы я хотел быть, окажись я в то время? Офицером российской армии. Нижним чином. От инфантерии. В защитного цвета косоворотке, шароварах, сапогах, с защитного цвета погонами, фуражкой и душой. И обязательно – вода в окопах. А почему тогда Париж, а не Ковно или Троки? Рифма проклятая… уж больно нравится.

Следующие строфы не клеятся. Но азарт берет свое и уродливые слова прессуются в уродливые строки. Рифма идет неуклюжая, неровная, пульс – сбивчивый. Заканчивая, понимаю, что больше не могу это читать – отвратительный стих. Перечитываю. Еще раз. И еще раз. И ничего не исправляю. Ничего не убираю. Так, эта перевернутая пирамида из слов, остается балансировать, поставленная на острую вершину. Каким чудом она не заваливается и не рушится? 

…третий час ночи. Встаю. Закуриваю и гляжу в черноту с кошачьими глазами желтых окон. Может за этим желтым цветом стоят такие же, как я, стоят, курят и глядят в черноту. Прямо на меня?..

«…дорогой брат, высылаем деньги, которые ты просил. Почему бы тебе не приехать? Здесь ты бы смог найти работу, первое время ты мог бы пожить у меня, а после бы снял отдельную квартиру или комнату – начал бы жить сам, как пожелаешь. Так ведь не может продолжаться вечно…».

Бросаюсь в комнату, переворачиваю страницу, быстро и нервно выцарапываю: «Милая сестра…». 

Утро. Свет начинается с щебета оттаявших птиц. Темный, глубокий Иртыш размеренно подрагивает между стеклами окон. Я заснул прямо в кресле. Чернила разлились. Я сплю так спокойно, как никогда за последнее время. Очередной топор – криво вырванный и скомканный, брошен в угол. А стих получился паршивым. Но таким простым и наивным…

31.10.08.