Довольна страшная картина порой предстает перед моим взором - мертвые животные: раздавленные у обочин, высохшие недоеденные дворнягами тельца пушистых и пернатых. Дети со двора, глумясь, вертят сломанными палками в несчастных трупиках, а взрослые люди старательно обходят стороной.

Недавно я успел *отличиться* - закопал тройку кошек и пару голубей недалеко от дома. Мерзко, конечно, когда касаешься, к примеру, хрупких изжеванных кошачьих лап или же остатков птиц из крыльев и ребер, все же бытует придуманный страх: кольнешь себя случайно о кость, выкачав тем самым трупный яд, и будешь червоточить смесью из гноя и крови, и не будет этому конца.

С другой стороны, какого бы было, если на месте животных оказались люди? Картина вряд ли бы изменилась: все те же дети, все те же взрослые. И лишь какая-то ветхая старушка начнет сетовать и вызовет катафалк, отвозящий неопознанные трупы на свалку.

При мне в раннем детстве не раз убивали животных, чего только стоит подвешенный вверх ногами баран, которого родные кромсали в тех местах, где я попрошу. А я, такой глупый и наивный, воспринял все за шалость: рога, горло, туловище.…Все подверглось кровопусканию на глазах глупого ребенка, до которого много лет спустя дошла картина произошедшего. И не в чем обвинить, и похвалить не за что.

Лет в восемь деревенский мужик со странными усами давил головку больного котенка об асфальт. Впрочем, по порядку:

У дома, где работал тогда дед, однажды нашли трех котят, брошенных в небольшой коробке. Я до безумия любил кошек, поэтому подкидышам очень обрадовался. Черный, белый, рыжий в тесной коробочке прижались от испуга друг к другу. Рыжий в полоску котенок, как мне показалось, спал, я хотел было взять его за лапу и слегка потеребить ее, чтобы проснулся, но…Раздался хруст. Я не знаю, сколько времени голодные котята сидели в этой проклятой коробке, но рыжий мало того, что умер давно, так и успел достаточно иссохнуть. Я мгновение стоял с оторванной лапой в руке, после чего долгое время бился в истерике от ужаса до тех пор, пока дед не выкинул трупик в овраг.

Черный же был тихим и спокойным. От моих ласк он не открещивался, иногда казалось даже, что умей он говорить, назвал бы мамой.

Белый котенок был болен - вываливающийся изо рта язычок и бешено трясущаяся голова. Я всегда относился с большей любовью к больным и немощным, мне нравилось ухаживать и чувствовать, что я кому-то действительно нужен.

Так прошел день. На следующий утром я вновь вернулся туда со стаканом молока и маленьким блюдцем. Тихо сопя, котята спали. И лишь через несколько минут заботливая атмосфера была жестоко прервана.

Завидев в далеке деревенского жителя, мы с дедом вышли поздороваться на дорогу. Я улыбался усатому мужику, прижав к груди белого котенка.

Поздоровавшись, я сказал:* Возьмите котенка! Мне не разрешают домой забрать. Он немного болен, но он выздоровит*. Сосед хмуро посмотрел на пушистый комок в моих руках, после чего взял в свою огромную мозолистую ладонь.

"Он больной!» - сказал он и резко швырнул белого котенка головой об асфальт. Я застыл в ужасе. Мне было больно, страшно, неуютно, противно. Хотелось выть от горя, но в груди не хватало воздуха. Котенок начал трясти лапками и скрестись об асфальт. Сосед раздавил ему голову своим ботинком.

Когда все закончилось, котенок лежал мертвый и смотрел на меня. Из его маленького рта вылезли кусочки мяса...

Я плакал. Я горько плакал и ненавидел всей возможной ненавистью этого человека. Мне хотелось прийти к нему домой, и убить проклятую жену. За своими воплями я был не в силах различить крики деда на мужика.

Усатый мужик поднял раздавленный пушистый комок с земли и швырнул в овраг через дорогу.

Все кончилось. Моя последняя надежда - черный грустный котенок, пропал на следующий день.