Автор: fall-hole (fall_in_rabbit_hole@yahoo.com)
Название: "Розыгрыш"
Бета: нет
Пейринг: Роман/Александр
Рейтинг: R
Жанр: романс
Размещение: с разрешения автора
Статус: окончен, но выкладывается. Будет еще вторая часть.
Саммари: Каждый к первому апреля приберегает свою коронную шутку, даже если та безбожно жестока.


Первое апреля. Я ненавижу этот день, когда принято потешаться друг над другом. Почему? Причина моей ненависти банальна: в первый день месяца апреля я вспоминаю всех, кто прикалывался над хлюпиком Ромкой. Безотцовщиной, мать которого надрывалась на нескольких работах, чтобы прокормить его и младшую сестру... Жестокие шутки, вызывавшие неистовый гогот класса, а подчас всей параллели, и снисходительные улыбки учителей, до сих пор свежи в памяти. Дети жестоки, особенно к тем, кто отличен от них. С третьего по шестой класс я был изгоем, пнуть которого считал обязательным каждый. Взъерошенный, плохо одетый, вечно голодный я любому мог внушить жалость, только не было таких людей в школе №72. Учителя, знавшие о творившемся за их спинами беспределе, ничего не предпринимали, а лишь наперебой советовали уйти в другую школу. В общем, мне оставалось лишь глотать злые слезы и мысленно обещать, что когда-нибудь я обязательно им всем отомщу.

Время не стояло на месте. Оно неумолимо двигалось вперед. А «когда-нибудь» все не спешило наступать. Чтобы приблизить желанную дату, я записался в секцию рукопашного боя, неожиданно для всех став одним из «подающих надежды», потом начал играть за нашу школьную команду по футболу, и когда после одного из матчей с командой из другого района разразился нешуточный скандал, применил полученные знания на практике. После памятного футбольного матча, окончившегося примитивным мордобоем, больше никто не смел надо мной подшучивать. Правда, из секции меня все-таки выгнали за неподобающее поведение, но тогда это меня не смутило. Наконец-то настало мое время отыграться на остальных за годы унижений.
Матери тоже повезло. Она вышла замуж. Ее новый муж, владелец нескольких закусочных в городе, на память отца не посягал и разрешал мне и сестре звать его по имени. Впрочем, Вика, моя пятилетняя сестричка, сразу начала звать его папой. Я же «сопротивлялся» дольше, но, увидев, что мать по-настоящему счастлива, капитулировал.

Мой внешний облик изменился в лучшую сторону. Если раньше я напоминал эдакого задиристого воробья с железобетонной головой, привыкшего везде идти напролом, то сейчас меня называли изворотливым хищником неопределенной породы с повадками безусловного лидера и опять-таки твердым «котелком», научившимся не только крушить препятствия, но и мыслить...
Одна девчонка из класса попыталась мне объяснить, что мы были просто неразумными детьми, а сейчас, когда впереди нас ждал выпускной вечер, не стоило откапывать давно позабытые обиды, мстить за то, что когда-то было совершено по детской глупости. Плевать. Я так и сказал ей. Она же в ответ наморщила свой носик-кнопку и проинформировала меня, что я дурак.

- Ты меня удивляешь, Лукашин! Столько лет прошло, а ты все еще помнишь старые обиды! Что?.. Да, конечно, соблюдать традиции – это дело святое, но давай обойдемся в этом году без рукоприкладства? Ты меня понял, болван?

Она единственная, кто может так нахально и смело со мной разговаривать. Эта девочка никогда не принимала участия в жестоких забавах и, кажется, даже безуспешно пыталась защитить меня от нападок одноклассников. Девчонки, опережавшие ее в физическом развитии, быстро оттесняли мою храбрую заступницу в сторону и громко кричали: «Втюрилась!» При этом одноклассницы всегда гадко хихикали, а она заливалась густой красной краской, становясь похожей на перезрелый помидор. У нее даже имя мальчишеское: Джонни. По-моему, оно ей очень идет. Хоть Джонни усердно это отрицает, сетуя на «дуру» - мамашу, которой пришло в голову назвать дочь исконно американским имечком.
Я вваливаюсь в класс за несколько секунд до того, как звонок, всхлипывая на разные лады, разлетается тревожной трелью по почти пустым коридорам школы, а Анатолий Дементич, престарелый учитель химии, вытирает очки от книжной пыли. Трухлявый пень. Он глух на оба уха, слеп, как крот, и ко всему прочему страдает слабой памятью на лица. Но надо отдать должное, знает свой предмет Дементич получше чванливых докторов наук и щедро делится своими знаниями, не усложняя нашу и без того нелегкую жизнь проверочными работами.
Я прохожу мимо учительского стола и плюхаюсь за единственную свободную парту между идиоткой Леськой, с которой успело трахнуться полшколы, и которая с начала третьего семестра безуспешно строит мне глазки; и незаметным Александром Юдиным. По правде говоря, я даже и не догадывался о его существовании, пока Дементич не выделил его из общей массы своим мерным брюзжанием за превосходно выполненную лабораторную.
Я раскидываю по гладкой поверхности парты свои вещи: блокнот, толстую тетрадь – мысли и умозаключения Анатолия Дементича, списанные у Джонни, – ручку, карандаш, ластик. Учебник раскрываю на первой попавшейся странице. Закончив нехитрые махинации, сползаю ниже на стуле, вытягиваю ноги в проход и дергаю носом: откуда-то тянет ментолом…

- Итак, начнем занятия. Тема сегодняшнего урока такова…

Впереди сорок пять минут неизвестных формулировок, впереди – скучнейшая лекция самого нудного учителя химии. Главное не заснуть, а как назло, идет дождь, и мне очень хочется вздремнуть, чтобы хотя бы не терять столько времени попусту, но я прямо-таки попой чувствую, какие у меня будут неприятности с Джонни, если она заметит, что очередная лекция Дементича пролетела мимо моих ушей.
Хей! У кого-нибудь есть спички?..

- Простите, Анатолий Дементьевич…

Сбоку раздается тихий голосок. Александр чуть приподнимается со своего места и вытягивает руку, чтобы Дементич поскорей заметил его. Видно совсем приспичило. Я перевожу взгляд на Дементича, краем уха улавливая конец фразы одноклассника. Учитель химии благосклонно кивает в ответ и возвращается к написанному на доске. Саша, мальчик-тень, выскальзывает в коридор. Чувствую, что руки, а именно костяшки, истосковавшиеся по ударам, начинают нещадно чесаться. В голове атомной бомбой, уничтожая последние клетки головного мозга, взрывается безумная идея, и слова сами собой срываются с языка.
Дементич вздрагивает, когда мой голос оглашает и пробуждает уснувшую аудиторию. Несколько секунд старик моргает, очевидно, вспоминая, как меня зовут, а потом ворчливым голосом отвечает.

- Идите, Лукашин.

Судя по его тону, он не слишком доволен. Дементичу все равно, слушают его или нет, но каждый раз, когда его перебивают, реагирует болезненно. Это чревато последствиями. И весьма неприятными. В данном случае для меня. Я спешно ретируюсь из класса, успевая заметить облегченные взгляды одноклассников, которые явно представляют, что я сделаю с «невидимкой», и как он будет выглядеть после этого. Они довольны, что мои ежегодные забавы на первое апреля обойдут их стороной… Лишь один взгляд впивается в меня, жаля не хуже разъяренной осы. Моя совесть. Я не вижу Джонни., но чувствую, как меня накрывает удушливая волна ее бессильного гнева.


Юдин обнаруживается в туалете. Мужском. Меня почему-то это удивляет: с его внешностью он вполне бы мог сойти за девчонку и пользоваться так называемой дамской комнатой. Он слишком женственный для парня. У него большие карие глаза, смотрящие на всех и вся (кроме учебника химии) взглядом загнанного оленя. Нежная персиковая кожа контрастирует с иссиня-черными волосами, которые, не смотря на строгий устав учебного заведения, чуть длиннее дозволенного. Родинка на щеке завершает его образ. Тут я понимаю, что вот уже несколько минут тупо пялюсь на него.
Он не замечает меня, по крайней мере, сразу. Сашка сидит на подоконнике, вытянув ноги вперед, и смотрит в окно, за которым ни черта не видно из-за дождя. В его пальцах тлеет сигарета. Сам он окутан облаком едкого дыма. Я делаю несколько шагов вперед, нарочно очень шумных, чтобы он, наконец, обратил на меня внимание. Парень резко оборачивает голову на шум, ожидая узреть завхоза, взявшую за моду шнырять по туалетам, отлавливая курильщиков, но видит лишь меня. Подозреваю, что он бы с радостью попался ей, нежели мне. Но так уж получилось, что я не завхоз, милый… Придется перетерпеть.

- Курево есть?

Он кивает и молча протягивает упаковку сигарет. Я презрительно морщусь. Сигареты тонкие да к тому же еще ментоловые. Теперь ясно, откуда была та вонь. Но все же я вытаскиваю одну штучку, прикуриваю, позволяя струйкам едкого дымка проникнуть в меня. Редкостная гадость, но я курю, молча наблюдая за Сашкой, который спустился с подоконника и стал рядом со мной, смиренно ожидая, когда я закончу прелюдию, изобью его и с чувством выполненного апрельского долга отбуду обратно в класс. По мере того, как неумолимо тает сигарета, парень потихоньку вжимается в стену, пытаясь раствориться в ней. Но кафель в нежный голубой цветочек не спешит на подмогу. Я отбрасываю тлеющий окурок в сторону.

- Ну и дрянь же ты куришь.

Шаг вперед, и Александру больше никуда не деться. Он зажат в угол.
- Если хочешь избить меня, то не тяни! – дерзко прямо мне в лицо выкрикивает он.
И откуда в нем столько смелости? Я усмехаюсь, стискиваю в кулак воротничок белоснежной рубашки и подтягиваю парня к себе. Не надо бояться. Сегодня первое апреля, и я не такой уж зверь, как обо мне болтают. Мое непоколебимое спокойствие пугает его больше, чем самая моя неприятная ухмылка, когда ясно, чего ждать. А когда лицо больше похоже на камень, в голове подчас начинают возникать самые бредовые предположения…
Нам будет весело, Александр, уж поверь мне.

Я откидываю его обратно к стене. Александр позволяет себе прошипеть проклятие в мой адрес, когда его затылок соприкасается с твердой стеной. Должно быть, это действительно больно… И я не виню его за этот всплеск чувств. Александр хочет сползти на пол, но я не позволяю ему уподобиться безвольному кулю с мукой, вжимая в холодную стену собственным телом. Одной рукой с легкостью удерживая его запястья, второй тянусь к пострадавшему воротничку. Во второй раз за этот короткий промежуток времени. Раздается треск разрываемой материи, на пол с жалобным звоном падает несколько пуговичек. Передо мной открывается чудесный вид на его незащищенную шейку. Будь я вампиром, то не стал бы раздумывать. Впился бы белоснежными клыками прямо в судорожно бьющуюся жилку, насладился бы вкусом его крови, тихими болезненными стонами, которые бы срывались с его губ, по мере того, как я забирал его жизнь…
Воспользовавшись моим раздумьем, Саша попытался вырваться. Однако стоило чуть сильнее надавить, как он тут же свел свое сопротивление к нулю, очевидно смирившись с мыслью, что раз уж я задался целью непременно избить его, то противиться этому – дело пустое.
Но ведь сегодня первое апреля, не так ли?

Сам не до конца веря тому, что собирался сделать, я склонился к шее Саши совсем как вампир, но вместо того, чтобы прокусить кожу, наградил несколькими нежными поцелуями. Поцеловать парня оказалось не так противно, как я думал раньше, даже в некотором роде приятно. Главное, чтобы подобное поведение не вошло в привычку.
Я отстранился. Саша, бледный от переживаний всего того, что свалилось на него за такой короткий срок, медленно повернул ко мне лицо. Гамма эмоций. А в глазах - испуг и…ожидание. Ожидание продолжения? Или удара, который может последовать за этой маленькой дозой наслаждения? Он приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но я оказался быстрее. Приложил указательный палец к тонким губам и прошептал.

- Молчи.

Вернувшись к его шее, я позволил себе некоторую животную разнузданность. Теперь это были скорее укусы, чем поцелуи. На нежной коже появились синяки с довольно-таки четкими отпечатками моих зубов. Некоторые я немедля зализал, напоминая себе дикую кошку, вылизывающую потомство. Тихий всхлип Сашки вернул меня в реальный мир, выдернув из дурмана, образованного запахом его тела и жутких ментоловых сигарет. Персиковые щеки горели яркими, почти лихорадочными пятнами, глаза блестели, а губы… На какой-то миг меня качнуло к этим восхитительным, блестящим от слюны губкам, но в последний момент я устоял. Все-таки в мои планы целоваться с ним взасос не входило.
Но у моего тела оказались несколько иные планы. Свободная рука скользнула между нашими телами, остановилась на выпуклости его брюк и сжала наметившийся бугорок. Александр вздрогнул и инстинктивно прижался ко мне еще теснее, хотя куда уж ближе… мы и так были одним целым. Дыхания одного на двоих не хватало, мы задыхались.
Александр крепко обвил мой торс руками.
Все шло слишком гладко, чтобы продолжаться в том же духе. Едва Александр успел пристроить свою голову мне на плечо, как дверь в мужской туалет с грохотом распахнулась. На пороге стояла она. Тут стоит сказать несколько слов о нашем завхозе или, как некоторые ее зовут, личным проклятием нашей школы №72. Тамара Олеговна – тучная дама весом под центнер с химией на голове, издалека напоминающей прическу Горгоны, одевающаяся в одежду невероятных по своей яркости кислотных цветов. Голос такой, что Иерихонская труба отдыхает… Ко всему вышесказанному Тамара появлялась в самое неподходящее время и сейчас не изменила своим правилам.
Пока я судорожно придумывал, как бы логически объяснить то, что я обнимаюсь с парнем в туалете посреди урока; Сашка тихо вскрикнул и бесчувственно повис на мне. Я, не ожидавший, что в миг напряженной умственной деятельности на меня свалится почти пятьдесят килограмм живого счастья, согласно закону Всемирного тяготения грохнулся на залитый водой пол. Костюм мгновенно промок, точно был сшит из гигантской губки, которая – хлюп – и вобрала в себя всю жидкость.
Но Тамара Олеговна меня удивила. Она в первый раз повела себя как человек. Помогла дотащить Александра (кстати, ему повезло остаться совершенно сухим, свалившись на меня) до медпункта. Когда мы преодолели по истине титанический путь с четвертого этажа на первый, почти добрались до кабинета школьной медсестры, Александр приоткрыл глаза и слабым голосом, который я часто слышал, когда моя младшая сестра выпрашивала у матери очередную игрушку, сообщил, что ему уже лучше, и остаток пути (три шага) он доковыляет сам. Я бы растерзал его на месте, если бы не присутствие завхоза. С меловым лицом она довела Александра до кушетки, пока медсестра, молоденькая девчонка в белом халатике, носилась по кабинету от одного стеллажа к другому.
Померили давление – оно оказалось высоким.

- А голова не болит?
- Просто раскалывается, - глядя на девчонку своими оленьими глазами, честно заявил Александр.

Врет и не краснеет. Я тихонько рассмеялся, маскируя смех под кашель. Тамара неодобрительно покосилась на меня, но промолчала.
Пока Александр проглатывал анальгин, девчонка выписывала справку. Закончив, она вручила документ Тамаре.
- И еще: нельзя его одного отпускать. Вдруг опять станет хуже, пусть его друг проводит…
Я усиленно закашлялся. Вот уже и в друзья записали! Быстро, однако. Да и шутка принимает затяжной оборот…
- Отвечаешь за него головой.
Еще бы химический свет нашей школы…
- Конечно, - поспешил я заверить Тамару и в доказательство взял Александра за руку, крепко сжал, отчего у того с лица исчезла улыбка. Зато появилась гримаса настоящей боли. Мы вышли из кабинета, держась за руки, точно давние друзья, но, едва зайдя за угол, я выдрал руку из ладони Сашки и припечатал того к стене. Взгляд опять уперся в его шею. Ему удалось замаскировать те засосы, что я поставил, обмотав наполовину оторванный лоскут рубашки вокруг шеи… Может, и не слишком красиво, зато спасло от лишних вопросов. Я постарался выглядеть максимально равнодушным, - сейчас мы заберем наши вещи, и я, так и быть уж, провожу тебя до дома…

- Можешь, не заморачиваться… я прекрасно доберусь сам, - едва слышно прошептал Саша, отказываясь встречаться со мной взглядом. Все так же уверенно, как и прежде, я захватил острый подбородок пальцами и потянул вверх, заставляя парня приподнять голову.
- Я провожу тебя, хочешь ты этого или нет...
Сырость туманного вечера столкнулась с нежной кофейной пенкой. В карих глазах я увидел все то же ожидание, робкое, целиком зависящее от моего решения. И я принял его. Прижался ртом к его губам. Они были слегка горьковаты на вкус, подозреваю из-за щедро скормленных медсестрой таблеток анальгина. Когда Саша решился приоткрыть губы, я немедленно скользнул внутрь его рта, надежно оплетая его язык своим. Я чувствовал, как тело Александра, подрагивая, буквально плавилось под моими прикосновениями.
А лишь в нескольких шагах от нас стояла Джонни и молча смотрела на нас.


Мы вышли из здания школы в непривычно раннее время. От дождя не осталось и следа. Солнце светило высоко в небе, и мой костюм, порядочно подмоченный сортирной водой, начал потихоньку подсыхать. Приобняв одноклассника за талию и наплевав на взгляды, которыми провожали нас встречавшиеся по пути к остановке люди, я обдумывал план своих действий на ближайшие несколько часов. Путь предстоял неблизкий, а мне следовало вернуться никак не позже семи обратно, чтобы успеть забрать сестренку из детского сада.
Я скосил глаза на Александра. Тот шел рядом, не делая попыток обнять меня в ответ. Заплатив водителю маршрутки за нас обоих, я занял место у самого выхода. Терпеть не могу, когда приходится проталкиваться через плотно сомкнутые ряды ворчливых бабулек с авоськами. Одноклассник сел рядом со мной, но когда в салон залетела стайка весело гомонящих девчонок, Александр отодвинулся на самый краешек сидения. Будто бы он не со мной. Я ухмыльнулся и собственническим движением «придвинул» его к себе немного ближе, чем того следовало. Александр покраснел, но не попытался отодвинуться, несмотря на то, что сидеть на щели между двумя сидениями было чертовски неудобно.
- Если тебе неудобно, то можешь пересесть мне на колени. Или опять прикинуться больным… - обыденно произнес я, не понижая при этом голоса. Краешком зрения я заметил, что водитель криво взглянул на нас в зеркальце заднего вида. Ему как никому другому отлично был слышен наш разговор. – Может, тогда я донесу тебя до самых дверей квартиры.

- Прекрати. Или тебе так нравится привлекать всеобщее внимание?

Действительно, весело болтавшие до этого девчонки примолкли и бросали в нашу сторону многозначительные взгляды, полные беспардонного любопытства и какой-то совсем уж детской непосредственности – безумный коктейль, способный обезоружить любого. Я широко улыбнулся им и помахал рукой. Они прыснули, поспешив создать видимость прерванного разговора.

- Мне нравится смущать тебя только и всего.
Александр удивленно взглянул на меня.
- А я-то, дурак, думал, что единственное доступное тебе удовольствие - это избить кого-нибудь.
- Согласен, но только с половиной утверждения.
- И какой же?
Зря спросил, глупенький. Я же отвечу.
- С той, где ты считаешь, что единственное мое удовольствие – приносить физическую боль окружающим…
Я вижу, что он колеблется. Ответ, кажется, напугал его, и на месте Александра я бы держался от подобного собеседника подальше. Сашка сидел так близко, что я мог чувствовать едва уловимый аромат ментоловых сигарет, который, выветрившись, добавлял изюминку запаху его тела.
- Но ведь ты не собираешься обращаться со мной, так же как и с теми?..
- Ну не знаю, - с напущенным равнодушием отвечаю я, - посмотрю на твое поведение.
Я твердо знаю, что все сказанное – ложь, и даже становится немного обидно, что один из лучших учеников в классе не может выявить фальшь в моих словах. Не такой уж я искусный лгун, чтобы своими речами затмевать разум другим. Но Александр, на свою беду, слишком близко подобрался ко мне и, кажется, начинает воспринимать мир моими глазами.
Мой костюм все еще влажен, но его это не тревожит. Плотно прижавшись ко мне, Сашка прикрывает глаза и вроде бы как засыпает. Какое-то время я смотрел в окно, а потом незаметно для себя отключился.