- И вот, - говорит Илюша, - ходим мы с тобой каждый день в этот бордель.
- Хм, - говорю я. - Ну, ты ладно, ты мужчина, а я что?
- Ну, - призадумывается Илюша, - может быть, ты там на фортепиано играешь.

Конечно, я играю на фортепиано, вытираю пыль с бледного фаянса, меняю зонты, криво пишу строчки на полуиностранном языке на огромных белых листах, упражняюсь в самопознании и самодостаточности. В конце концов, как еще можно проводить время? Особенно, если ты в борделе.
Непреодолимое желание лечь и проспать (впасть в кому, зарыть себя на заднем дворе, моргнуть) до лета дает о себе знать: никогда еще я не относилась к жизни настолько спустя рукава. Надо бы все же впихнуть себя в какой-нибудь поезд и уснуть на некоторое количество станций; вернуться; повторить; вернуться, повторить - всегда только необходимое количество раз.
Моя чувствительность атрофируется, но мне по прежнему кажется, что я встречаю людей в автобусах. Недавно встретила Мишу. Он держал за руку какую-то женщину, заметно подрос и нес ранец со спайдерменом. Я рефлекторно вскочила с сидения, задела локтем сидящую рядом женщину, а принявшись извиняться вспомнила, что Мишаня умер полтора года назад.
На переходе между двумя станциями метро встречаю одноклассника - думаю, он счел невежливым то, как я отшатнулась. К счастью, я не часто езжу на метро.
В моей книге мужчина обнимает за плечи женщину, и я чувствую себя счастливой.
Умар советует на самом скучном предмете взять часы, и когда будет без 15 конец пары, начать чертить палочки в тетрадке. Мол, шестьдесят палочек - шестьдесят секунд, время просто пролетит. Заканчиваешь шестидесятую, и вот уже осталось только четырнадцать минут. Нерационально, думаю я. Но какая, в конце концов, разница - пятнадцать минут, полгода или десять лет, если я могу просто сидеть и рисовать палочки.