Утро было обидным и гадким, как почещина

С утра в замке завозились ключом. Ладно, Джуна чутким сном обладая, с дивана подскочила да в куртку, что в прихожей оставила, впрыгнуть успела. У порога - женщина, молодая, злая и безумно красивая. И с пакетом, откуда палки колбасы кусок торчит.
По красота да по колбасе поняла Джуна, что делать ей тут абсолютно нечего. И оправдываться, объяснять, вовсе не к месту. Потому прошмыгнула молча, мимо женщины рассерженной, на лестницу, и бегом, грохоча, вниз.
...Мама на праздники в деревню к деду уматала, а папа почему-то не ругал сильно. Папа как глянул на Джуну расстроенную, расстрепанную, с утра черт знает откуда явившуюся, так и ушел в другую комнату, молча. И заперся, обиженный, до вечера наедине с телевизором...Характер, блин. Он всю жизнь такой!
Сидит Джуна в спальне, за распростертым на коленях ноутбуком, и слезы горючие льет. Нет, ни себя ей жалко. И даже не Кирилла проклятого, так с утра и не проснувшегося, так к вечеру и не позвонившего.
Жалко Джуне Курта Кобейна. Потому что молодой, талантливый да чертовски сексуальный был. Потому что погиб не вовремя, а жена его даже праха мужа после смерти не сберегла. Вот и верь женам после этого. Вот и доверяй им самых лучших, самых красивых мужчин!
Один только Курт Кобейн Джуну сейчас и понимает, с моника взахлеб песни проникновенные ей крича. Ей бы и самой сейчас покричать, всю боль свою выплеснуть, так, чтобы ушла, подлая, как водка пролитая в песок.
Если бы была Джуна Кортни Лав, она бы Курта Кобейна прах на груди носила, в заветном жетончике, вместе с крестиком нательным. И не потеряла бы никогда.
Была бы Джуна женой Кириллу Владимировичу, она бы от него никуда не ушла
Даже в магазин за колбасой
Вот такая, блин, нирвана

(Продолжение следует)