Мы не разговаривали. Вернее как... Я говорил. Долго, почти без умолка. Разуверял, утешал. Доказывал.
Она молчала. Сидела с отсутствующим взглядом, ища что-то в одной точке, где-то за заваленным городом горизонтом.
Меня до яростного отчаянья раздражало это и, наверное, если бы не редкая дрожь в её руках, я бы ушел, выкрикивая тонны устного сора в её адрес. Я готов был поклясться, что во время моих, как я сам думал- важных разглагольствований, в её голове, как в американском вестерне, гонимое ветром, катилось перекати поле и звенела хрустальная тишина.
Нас обдувало северным ветром, смеркалось. Было что-то невероятно тяжелое и гнетущее. Не между нами. В воздухе. Такое бывает перед грозой, когда воздух сгущается, становится весомым, ощутимым и пахнет озоном.
Вдруг её лицо переменилось. Брови нахмурились и между ними легла глубокая вертикальная полоса, а во взгляде была какая-то стальная решительность. Она была полна ей до краев. Так выглядят люди, которые подписали контракт со смертью. Передо мной сидел человек, который знал чего он хотел...
Как хорошо, что я не знал. Пока еще не знал...