Напротив меня в метро сидели две старухи и обе спали. Одна была толстая с большими ногами и такими густыми усами, что походила на сторожа в юбке. Другая – длинная, худая, в кокетливой шляпке – постаревшая фарфоровая кукла. У неё были такие синие веки, что голубая пыль с них ссыпалась на ресницы, и она была как та пастушка с каминной полки, к которой не пришёл ни оловянный солдатик, ни оловянный офицерик, ни даже пастух.
Они спали, пока вагон не опустел, и проснулись в Купчино. «Сторож» вытянула ногу и кокетливо ей повертела, рассматривая сапог.
Я сидел напротив, в шапке, надвинутой на брови, и смотрел на них.
Они поднялись и под руку вышли из вагона.