По неряшливой дороге, осторожно преодолевая глубокие выбоины, проследовал МАЗ с прицепом, до отвала груженый зерном. В последний момент, как водила ни ловчил, прицеп подскочил на «лежачем полицейском», неизвестно на кой здесь установленном. Просыпалась толика ценного груза. Как только грузовик отъехал, на дорогу выбежала баба с веником и совком. Тщательно подмела зерно, ссыпала в пакет и скрылась за калиткой частного дома. До следующей машины.

На соседней улице в кирпичной трехэтажке с покосившейся и исписанной подъездной дверью происходило что-то любопытное. Из распахнутого окна второго этажа вырывались обрывки шансона и бодрый людской галдеж. В комнате за накрытым столом теснился калейдоскоп лиц, а во главе его — двое загорелых парней преисполненные воинственного достоинства. Один из них постарше на несколько лет.

— Лизанька всю жизнь об этом мечтала, — напористо вещала широкой кости женщина, заметно измотанная непростой жизнью. — А сколько слезок проплакала! Она уже в первом классе так рисовала! Директор школы ее рисунки на конкурс посылал… Целыми днями всë сидит, рисует. Или статуэтки лепит из пластилина. Откуда это у нее? Я говорю: доча, поди погуляй, вон погода кака! А она: мама, отстань, я не хочу!.. Вы картоху-то ложите — остынет! И куру берите!.. Сережа, наливай!

Женщина, как и многие за столом, строчила малопонятными словами, будто с кашей во рту, а вдобавок  «окала» и резко повышала тон в конце фраз.

Один из парней, который постарше — бывалый, с расплющенным носом, с тяжелыми побитыми руками, — взялся за бутылку водки, пошел гулять горлышком по стопкам. Проворно, ни капли мимо.

Сама Лиза сидела здесь же, и явно гневалась на мать, которая вследствие традиции не только навязала эти глупые проводы, наделав новых долгов, но теперь и срамила перед родственниками и соседями. Лизе едва исполнилось шестнадцать — русоволосая, худощавая, фигуристая. За это лето она из подростка окончательно оформилась в девушку и неожиданно для всех расцвела поразительной русской красотой.

Ее родные братья Сергей и Вовка замучились колошматить парней Староуткинска, оберегая «малую». Сергей уже два раза отсидел по мелочи, изрядно наблатыкался, набрался от уголовников всяким жестокостям. Но Вовка, с его жилистым упорством, презрением к боли и маниакальной мстительностью никогда не отставал от старшего брата. Вместе, озлобленные, пьяные, вооруженные сообразно ситуации, они были авторитетны и непобедимы.

Побитые парни вставали с земли, утирая кровь, шли зализывать раны, но через неделю, подталкиваемые какой-то силой свыше, вновь искали встреч с Лизой. И опять сталкивались нос к носу с беспощадными братьями. Они не знали, что сексуальные формы Лизы и ее ошеломительная красота обманчивы, что она до сих пор невинна даже в помыслах, и живет лишь своим тонким и тайным миром загадочных художественных образов…

В сумочке у Лизы, помимо драгоценной тетради с набросками и всякой мелочи, лежал билет на поезд до Москвы. Для девушки, никогда не покидавшей пределы области, это был не просто клочок бумаги, дающий право на проезд, а некая бесценная индульгенция, позволяющая покончить с опостылевшим затворничеством, одним махом перепрыгнуть через десять границ пространства и бытия.

Эта далекая Москва постоянно довлела над ее сознанием. Лиза всю сознательную жизнь мечтала оказаться в этом сумасшедшем эпицентре изобилия, инакомыслия, культуры и искусства. Иной раз ей казалось в отчаянии, что Москва — это только миф о большом и светлом городе Счастья, городе небожителей, придуманный для того, чтобы староуткинцы не теряли надежды, цеплялись за существование. Но теперь сомнения прочь: вот билет, и из него решительно значит, что по истечении нескольких суток она должна увидеть Москву, и сказка превратиться в реальность. 

В столице Лизу готовилась встретить тетя Маша — мамина двоюродная сестра, уже пятнадцать лет москвичка. Она несколько лет тяжело болела, страдала частыми и необъяснимыми обмороками, но теперь вроде поправилась и сама предложила родственникам погостить у нее недельку. Она покажет город, Красную площадь, а главное свозит Лизу в Московский художественный институт имени Сурикова, где девушке надо все хорошенько разузнать, чтобы на следующий год поступить на факультет скульптуры.

За семейным завтраком скрипя сердце решили купить только один билет на поезд — Лизе. У Сергея подписка о невыезде, Вовка — комбайнер, сейчас самая уборка, а на матери работа, подработка, квартира, огороды. А денег как всегда — кот наплакал…

— Говорит, поеду в Москву, хочу стать художником или, это самое, скульптором, — продолжала бахвалиться Лизина мать, обильно закусывая после выпитого. — Сама всë в компьютере сыскала, в школьном. Позвонила в Москву, справилась, что к чему…

— Да разве женщин в скульпторы берут? — изумился подслеповатый Василич из двенадцатой квартиры. — Там же, глянь, сила нужна мужская!

— Да где у вас сила-то?! — мощным голосом заклеймила старого выскочку Лена Ивановна с автобазы. — Вспомнил, тоже! Ни сверху, ни снизу! На бабах только всë и держится!

Хмельной стол одобрительно загудел.

В комнате на фанерных полках действительно стояли разной величины фигурки людей, животных и сказочных существ, которые Лиза «ваяла» сама, руководствуясь исключительно интуицией. Пластилиновые, соломенные, деревянные, глиняные. Помимо фигурок, на стенах аккуратным рядком висели, пришпиленные кнопками, карандашные наброски и акварельные рисунки. Несмотря на откровенное любительство, и в «статуйках», и в картинках явственно просматривался самобытный дар их автора.