Ночью восьмого ноября
Александр "после обильного пота" уснул.
Затем "через два часа проснулся, улыбаясь;
обвёл глазами вокруг..."
То ли он видел видение,
то ли принял решение.
Записки императрицы Елизаветы Алексеевны
обрываются на 11 ноября - следующие три дня
восстановить почти невозможно.
"Ночью 14 ноября жар продолжался до четырех утра"
(пишет Волконский). В ту же ночь император
исповедался и причастился из рук местного священника
Алексея Федотова... Неожиданно в 5 с половиной утра
15 ноября Александр открыл глаза: "Где священник?"
(Врач Тарасов ночью слыхал, как он молился,
не открывая глаз). - "Я хочу исповедаться
и приобщиться Святых Тайн; прошу исповедать меня
не как императора, но как простого мирянина;
извольте начать, я готов приступить к святому таинству..."
Но второй раз священника не позвали.
"Что за печальная моя миссия объявить ему
о его близком разрушении", - пишет Виллие
в своём "дневнике"... После 15 ноября
записки лиц, окружавших Александра,
становятся все более краткими и полными противоречий.
Но даже здесь видны вопиющие несуразности:
князь Волконский "завладел постелью" Виллие,
"чтобы быть ближе к Императору",
хотя, если тот умирал, требовалась близость врача,
а не генерал адъютанта...
Виллие ничего не пишет о Тарасове,
а Тарасов - о Виллие; они будто в упор
не замечают друг друга. Воспоминания Тарасова
написаны через четверть века после таганрогских событий.
"Дневник" Виллие написан, как мы увидим далее,
скорее всего "задним числом", с вкраплением подлинных записей,
сделанных "там и тогда"...