Cтарец Фёдор Кузмич не любил читать жития,
равно как и "Александр Благословенный",
но две легенды волей-неволей
утвердились над его жизнью.
Они - больше, чем просто жития;
коснулись они его так,
что он и не успел их поймать
и постичь, почему сие происходит
именно с ним.
Одна легенда - "Гиштория о Иоасафе",
а другая - "Повесть о Макарии Римском,
Александр тоже восхотел,
вслед за "братьями Феофилом,
Сергием и Игиином",
увидеть край земли, место, где кончается небо,
и железный столп... Он достиг Сибири
(двенадцать лет странствий
от Крыма и Почаева до Пермского края),
когда Пушкин был еще жив
(и, как ни странно, тоже стремился
на Восток, хотя бы в Китай или даже в страну Япон).
Не увидел он там ни "судного озера",
ни хрустального трона с источником бессмертия,
ни арки, воздвигнутой Искандером Двурогим
"в стране вечнаго мрака" - а вот апокрифическим
"старцем Макарием Римским, поселившимся
у пределов земных" - он стал сам,
в образе старца Феодора Космича...
Вряд ли удостоились его рассеянного взгляда
деяния и чудеса Македонца,
изваянные на соборе во Владимире,
в Сан-Марко, в Базеле и Фрайбурге.
Конгрессы всё затмевали, но теперь,
"видя внутренний свет" и трудясь
добровольно на золотых приисках
он "после жизни" стал собой и снова кем-то иным,
продолжая всё тот же самый
вековечный разлад...