В опоньских же фарсах, конечно,
всё действительней, и чуднее,
и гораздо страшнее -
и Нуё, помесь совы, змеи,
обезьяны и чёрта,
мешавшее шумом и грохотом спать по ночам
доброму Императору,
неспособному обидеть даже москита,
а также ее убиенье
в ночной чаще, при свете факелов
доблестными самураями
с застывшими лицами-масками -
показалось мне трогательным;
а чуть раньше "реализмом духовным"
повеяло от расправы Нуё
над бедным бонзой,
коего как старца и светоча
послал Император-поэт
утихомирить молитвой поганца.
Лесное чудово, закружась в диком танце,
стало срывать с монаха
одежку за одежкой
в знак его постепенного
умалишенья. И наконец
сорвало с него все, кроме халатика
и повязки на голове. И в таком виде,
дрожа, бонза поплелся к Государю
и более не пришел в себя. Зато как страшно и радостно
было созерцать "Сумо в аду" -
сам Дзидзо, покровитель детей и странников,
больных, беременных, стариков и тронувшихся умом,
калек и недочеловеков,
спускается в преисподнюю
и разрешает от уз
всех, кто его призывал хотя бы раз в жизни -
адские слуги сперва хохочут
над ним и над его хромой, болящей, не могущей шагу ступить
разнесчастной паствою,
и сам Царь мертвых Яма,
красногривый, в роскошных одеждах
чем-то смахивающий на Ивана Грозного,
предлагает Дзидзо союз - "Или убирайся подобру-поздорову!"
Но сострадательный боддисатва
сперва дарует здоровье
всем связанным, обреченным, томящимся под властию
вечно голодных демонов -
начинаются прыжки, радостные объятия, танцы -
а затем соглашается провести
один-единственный поединок сумо
и, помолившись Небу, Буддам и ангелам рая,
он одним мизинцем
вышвыривает за круг
самого Домовладыку.
Такие мы видели сказки
явнее самой яви..