"Нежное, потаенно-неброское
распускание-дуновение
светящейся вести восторга", -
таково приблизительно смыслополе
японского "кото-ба" - РЕЧЬ.
ЯЗЫК - такого понятья
для японца вовсе и нету,
да и есть ли вообще мышленье понятьями -
подлинная истина и жизнь?" -
так, вдохновясь разговором о небытии
между Японцем и Хайдеггером,
вслед за умершим Нишида
проходя по Аллее Философа
прямо к Гинкакудзи
(Гин - серебро, Кин - золото, просьба не путать!),
я запел про себя
о том, что созерцал, но не видел -
песня вливалась сквозь поры:
"Дочиста прополоть
воспоминания света -
вычистить до краев
чашу, где четверо пляшут,
не доверяя словам,
кость сломать пустоте
и отхлебнуть семь бед
из вечнозеленой чарки".
Друг катил меня ввысь
(где вы, кони и девы
бездрожного Парменида?) -
а рядом вели слепого
смотреть на скалы и храмы,
на голокожие клены
и сутулые сосны -
и тут-то я понял,
что он видит не кожей,
не ладонями, не лицом, не очами сердца,
а всем существом: так лучилось
его лицо - единственное в толпе
средь канадок, немок, италианок,
французов и предков Ямато -
жителей "страны КударА",
Южной Кореи…
Спасенья не было - мы
тихо текли в потоке
по узкой дорожке с опалубкой из бамбука
мимо залов с древними ширмами
(там ползали с благоговейным стоном и босиком),
мимо песчаной Фудзи
и белопесочного же Океана,
и наконец - пришли
через мосточек, под коим
плавали мудрые кои -
к зеленоватому камню: на нем
лет восемьсот назад
сидел много дней за струйкой воды
одинокий отшельник.
Затем лесным садом
храма Дзисёдзи
мы поднялись на гору,
покрытую редкими мхами -
там их рассаживал и лелеял,
отвечая на вопросы любопытных,
"мхи-звукопас" в синей робе;
а внизу, по пути к Гинкакудзи,
я утонул на мгновенье
в тихой и светлой сфере:
словно упала в источник,
скользнув по мхам и волнам,
голова моя, как монетка с изображением рыбы...
Феникс что-то горланил.

Киото 11 октября 2004