Теперь у меня есть кухня, которая встречает меня уставшую с распростертыми объятиями. В квартире вечерами пусто, я завариваю чай с мятой и вдоволь реву. Косметику можно не смывать, Земфиру можно громко, сигареты можно пачками.
Сорванец во мне хочет бежать на мороз без шапки, носить клетчатое, снова писать стихи. Снова быть собой.
Если поднять архивы, можно подумать, что мое счастье затерялось где-то между строк. Затёрлось. Замаялось. До сегодняшнего января я с собой донесла лишь эту замученную курицу, которая переживает о том, что давно не случалось яблочного пирога с корицей и скупает всякую дрянь по акции в продуктовых. Эту несчастную женщину, которая выбирает самое броское белье, лишь бы ее хотели как раньше. И боится признать, признаться, что эти строчки пишет сама о себе.
Слёзы закончились, истерики еще остались. Волосы отрезаны, блюдца разбиты. Сердце просит любви. Той, что выгоняет в метель на улицу. Той, что не считает выпитых бутылок. Той, что всё простит.
Молча, с рассветом. Не заправляя постели/не оставляя записок на холодильнике. Внезапно/внепланово.