Мне опять всё равно и ровно, я завожу разговоры о мальчиках с Женей только от скуки, читаю глянцевые журналы и не верю в сказки, которые там написаны, верю в себя и в минус 11 килограмм к заветному восемнадцатилетию и поэтому спорю на бутылку дорогого шампанского.

Это самое дорогое шампанское мама пытается влить в меня по вечерам, когда я ничего не ем, не крашусь, убираю платья далеко в шкаф, одеваю кроссовки и бегу на площадку.

Это и есть мои из крайности в крайность, а у мамы от этого сердце болит.

Мои ноги бронзовеют и я даже нравлюсь себе в отражениях, фотографируюсь в зеркалах, плету косы на голове и по ночам объедаюсь помидорами, потому что таблетки от живота не помогает.

У меня новые занавески в комнате, и, кажется, новая жизнь. Я ставлю новые фотографии в рамочки, новые фотографии со старыми-добрыми мальчиками, которые точно никуда не уйдут, а даже если и уйдут, то всё равно вернутся, на мои просьбы подать мне руку, а лучше обе. И обычно это просьба звучит так : "Слав, подними меня с пола и пошли играть". А больше и не нужно ничего.

Не нужно никаких обмороков, трясущихся рук, шрамов и синяков, не нужно бессонницы и всех тех драм, в которые я год от года свято верю.

У меня теперь белое пианино, загорелые щеки, большое зеркало в комнате и новые шторы, и , кажется, жизнь.