Столько мыслей и идей в голове, ну просто рой. И если о пчелах, то я совершенно случайно отправляю смски Гарику в Америку и с меня снимают несчастные тридцать рублей, даже несерьезно как-то.
Если о серьезном, то я всерьёз подумываю перетащить к себе трюмо и кровать из Денисиной комнаты и перестать наконец-то в каждом предложении использовать повторы.
Если о повторах, то на экзамене мне опять помогали стихи Рождественского, опять мешали свои стихи, и дрожали руки, потому что синюю шариковую ручку они не держали ох как давно.
Ох как давно я не ела пончики из икеи, не покупала себе подряд три комплекта кружевного нижнего белья и не видела папу загорелого и с усами-щеточкой.
У меня столько нового, и внутри намного больше, чем снаружи, но я молчу, заваривая себе в чашку черничный чай, молчу и провожаю взглядом папу, такого родного и такого чужого одновременно, снова ставлю ударения не в тех местах, но отныне верю в себя безоговорочно и бесповоротно.
Я бегу с экзамена, улыбаясь витринам, забегаю в фотоателье, имея в кармане 150 рублей и фотографируюсь на документы, высовывая язык. Я сумасшедшая и счастливая, наступаю в метро на ноги симпатичным мальчикам, но думаю всё равно об одном, о том, о чем еще рано говорить.
Если говорить о том, что рано, то рано еще ставить на себе крестики, счастье есть!
Я бы переудаляла все сопливые посты из дневника, но рука год от года не поднимается выбрасывать из сердца хлам.
Если о хламе, то в эти выходные я снова трезвая, снова с бардаком в комнате и с синими коленками, робко выглядывающими из-под платья.
Я пишу ерунду и сама же себя прощаю, знаю точно, что всё получится, знаю точно, что будет еще куча лёзных записей и одна, раз в год, такая, но зато какая!