Мой дед умел говорить слово «замечательно». Так уже не умеет мой отец, не говорю я, и не говорит никто из меня окружающих. Растягивая второе «а», одним словом он выражал больше, чем помещается в одном слове.
Это была Радость Жизни. Он одинаково (мне почему – то так кажется) радовался зацветшей в саду яблоне, блестяще исполненной арии в опере, выступлениям советских фигуристов, успехам студентов, которым он преподавал, радовался морозному утру, прогулке на лыжах с внуком, и, поскольку это так врезалось в мою память, делал он это нередко. Он прожил непростую жизнь своего поколения, наполненную смертью, войной, работой на износ, но ничто не загородило для него Радости Жизни, которая, впрочем, тоже была естественна: он любил и был любим, будучи уже стариком писал влюбленные в свою Лиду (мою недавно ушедшую бабушку) стихи, его радовали дети, а искреннее и непраздное отношение к делу своей жизни вызывало уважение коллег.

Друг моего деда, переживший своего товарища, и поэтому мне особенно дорогой (долгих ему лет), выйдя на пенсию, записался в детскую музыкальную школу, и обучился (причем, довольно неплохо) игре на фортепиано, наверное, устав откладывать самое важное. Немного я знаю людей с таким светлым взглядом. Он часто говорит «Я в восторге!». Так выражается и любая незначительная похвала нам, мелким, и более серьезные вещи. Самое поразительное (для меня, конечно), что это не слово – паразит, он действительно в восторге от всего этого. Ему не «клево» и не «прикольно», он испытывает другие чувства, он - в восторге, это градус его жизни, его правда.

Наша же правда – это сплошное недоумение. Куда ушли из нашей речи эти незаменимые ее части?.. И зачем мы так плотно зажмурились, если старикам по – прежнему есть чему так замечательно восторгаться, а нам уже нечему?