Название: «Тот, без которого тебя нет»
Автор: Ассоль
Пейринг: Дин\Сэм
Рейтинг: R
Жанр: PWP. Зарисовка.
Статус: закончен.
Предупреждение: я + мозгоёбство = любовь до гроба!
Дисклеймер: Лишь в мечтах!
От автора: 4.09 измучила всех. (это мы ещё 4.10 не смотрели!) Кто-то теперь не воспринимает Сэма, кто-то пытается его оправдать, кто-то просто его понимает… Я скорее, отношусь к последней группе. Что, учитывая мою страстную любовь к подобным зарисовкам, не может остаться без моего собственного отклика на эту долбанную серию.

Они привыкли слушать в темноте дыхание друг друга, но никогда не признаются, что ловят каждый такой вздох. Они привыкли к молчанию и вряд ли расскажут друг другу, как давит эта тишина. Они делают вид, что всё как всегда, хотя прекрасно понимают – это не так. Каждый день они ищут силы сломать стену своей отчуждённости, но отступают раз за разом, под гнётом своих секретов, страхов.
Они по-прежнему родные, но чувствуют себя незнакомцами в одной комнате. Они любят друг друга, но слишком много «нет» и «нельзя» стоит между ними.
Что не убивает нас, то делает нас сильнее. А что, если хочется остаться слабым, сломаться под ударами судьбы? Станет ли тогда боль меньше? Станет ли проще жить, просто отпустив себя по течению? Станут ли желания не такими яркими, выцветут ли они, как краски под палящим солнцем?
- Сэм?
В комнате нечем дышать, или это просто напряжение между ними загустело настолько, что вытеснило весь воздух. Хочется встать, заговорить, сделать хоть что-то, только бы не слушать эту глухую тишину, не дышать воздухом, наполненным горечью.
Когда им стало невыносимо оставаться наедине?
Дин знает, что Сэм не спит. Лежит на своей кровати, спиной к нему, натянув простыню почти до подбородка, но не спит. Это тоже уже почти привычка – притворяться и ждать, пока кто-то из них не заснёт, чтобы потом обернуться и всю ночь смотреть на соседнюю кровать, чувствуя, что от этого только хуже.
Всё решаемо, всё можно простить, смириться, попытаться с этим жить. Стоит только захотеть этого. Они оба знают, что можно поднять голову, встретиться глазами… всего одно прикосновение, всего одно слово – как начало, как попытка. Вот только заставить себя переступить через собственные обиды, комплексы, чувство вины и гордость не так-то легко.
Между кроватями в этом номере всего метр, между двоими в этой комнате – глубокая пропасть непонимания, боли и упрёков.
Когда-то, они были семьёй, когда-то приходили на помощь друг другу, лишь только заметив, как темнеет взгляд. А сейчас от уютного, одного на двоих мирка осталась только хрупкая иллюзия, готовая окончательно рассеяться от одного неверного слова, от одного косого взгляда. Приходится идти по лезвию ножа, потому что желание остаться вместе, быть рядом, сводит с ума так же, как несколько лет назад изводила невозможность поступиться моралью, чтобы получить кусочек такого сладкого и запретного счастья только для них двоих.
Их счастье кончилось полтора года назад. Они перестали слышать друг друга уже спустя полгода. Восемь месяцев назад между ними поселилось отчаяние. Три дня назад, когда Сэм всё-таки решился рассказать брату правду обо всём, что случилось с ним за 4 месяца, во всех, порой просто мерзких подробностях, они просто замолчали, закрылись друг от друга, потому что Дину попытаться понять и принять всё, чем жил Сэм без него, оказалось ничуть не легче, чем Сэму рассказать о тех отношениях с Руби, которые ему самому очень хотелось бы забыть, вычеркнуть из памяти. Теперь, отношения между братьями походили на холодный интерес к тому, кто же из них сломается первым.
- Сэм, давай поговорим! – голос Дина глухой и усталый, Винчестер садится на кровати и потирает воспалённые от недосыпа глаза – уже несколько дней никак не удаётся нормально поспать. Иногда, мысли бывают хуже зубной боли.
Секунды тянутся одна за одной, тишина становится почти осязаемой.
- О чём? – очень тихо звучит в ответ и Дин едва слышно переводит дыхание. Сэм не оборачивается, не шевелится, даже не дышит, кажется.
Старший даже открывает рот, чтобы ответить брату, но осекается, понимая, что просто не знает с чего начать, что сказать и стоит ли вообще начинать этот разговор. От собственной нерешительности к горлу подкатывает тошнота и Дин злится на себя, на Сэма и на весь этот грёбаный мир, который, кажется, перевернулся с ног на голову за эти полгода.
Тихий, едва слышный шорох, скрип старого продавленного матраса и Сэм оборачивается, глядя на брата из-под густой чёлки. Он молчит, просто смотрит, и серо-зелёные глаза младшего блестят в полумраке комнаты. Сэму нечего сказать, не в чем больше каяться – вся его жизнь, все мысли, поступки, мотивы, его душа обнажёнными легли на ладони брата три дня назад. Это больно, потому что холодный густой от горечи воздух касается оголённых чувств, а Дин не делает ничего, чтобы унять эту боль.
Они почти чужие друг другу и из-за этого всё кажется таким же бессмысленным, как и возвращение Сэма с перекрёстка в холодную пустую квартиру однажды ночью, полгода назад.
Дин понимает, что очень многое сейчас зависит от того, сможет ли он примириться со всеми переменами, произошедшими с его младшим братом. С переменами, которые старший презирал и из-за которых злился. Перемены, которые помогли Сэму выжить и дождаться возвращения брата.
- Сэм, прости меня. – Дину приходится сглотнуть колючий ком в горле, облизнуть пересохшие губы и стиснуть холодные от непонятного страха пальцы, прежде чем находятся силы продолжить. Если потянуть ещё хоть чуть-чуть, если отодвинуть решение этой проблемы ещё хоть на день, может оказаться просто слишком поздно. Не для Сэма, в глазах которого Дин сейчас читает только пустоту, для них обоих. – Прости, я вёл себя как засранец…
И снова в лёгких не остаётся воздуха, а слова вязнут на зубах. Он же нашёл силы, чтобы извиниться перед этой демонической стервой, так почему же никак не получается найти слова для своего брата? Дин сдавлено рычит и жмурится, зарываясь пальцами во взъерошенные волосы. А Сэм молчит и просто смотрит – он убил в себе глупую, никчёмную надежду уже несколько дней назад и теперь ему почти не больно, будто вместе с этой надеждой умерло и всё остальное внутри него.
- Чёрт, Сэмми, думаешь, это так легко? Вернуться в этот мир из самого страшного кошмара и почти не узнать собственного брата! – крик Дина буквально разрывает плотный кокон тишины, в котором младший живёт вот уже два месяца, заставляя Сэма вздрогнуть и почувствовать, как сердце пропускает удар – первая живая реакция, будто излом на прямой кардиограмме уже мёртвого сердца.
Дин вскакивает, шлёпает босыми ногами по холодному паркету, в два шага оказывается у кровати брата и тяжело оседает на его постель. Они уже давным-давно не были так близко друг от друга, не нарушали невидимые границы «личного пространства» и это заставляет Сэма напрячься, затаить дыхание и стиснуть зубы, не давая робкой надежде и шанса. Они теперь другие. Оба. И что с того, что с этим невыносимо жить?
Вот только теперь Дин сам ищет взглядом глаза Сэма, потому что ему надоело смотреть в пол, когда хочется увидеть эти по-кошачьи раскосые серо-зелёные глаза.
- Не смотри на меня так, потому что я ни в чём не виноват перед тобой! – слова, для которых ещё минуту назад приходилось искать силы, теперь скороговоркой слетают с его губ. – Я бы и рад изменить то, что с тобой творилось все эти четыре месяца, но я не могу, Сэм! Да, это было действительно глупо, но я и правда думал, что ты справишься! – Дин снова жмурится, потому что слова, неверные слова царапают горло как наждачная бумага. – Я надеялся , что ты справишься! Что это твоё дурацкое упрямство сделает своё дело и ты…
- И я буду жить? – в глазах Сэм всё-таки вспыхивает огонёк. Слабенький, еле тлеющий, но злость, это тоже эмоция! – Извини, что в очередной раз подвёл тебя!
Дин замирает, обескураженный словами брата, теряется под прищуром холодных серо-зелёных глаз и понимает, что тоже весь как на ладони перед братом. Усталость снова давит на плечи и опять хочется забраться в тёплый и ставший уже таким родным и уютным кокон из притворства и собственных мыслей. Но Дин мотает головой, прогоняя этот морок, потому что не для того он продержался в Аду все эти четыре месяца, продолжая бороться с хаосом и ужасом внутри себя, чтобы сейчас отойти в сторону и просто наблюдать, как уходит от него единственный любимый человек.
Между ними молчание Дина, нежелание старшего рассказывать о том, через что он прошёл. Между ними боль Сэма, брошенного в одиночестве, настолько невыносимая, что младший готов цепляться за что угодно, за кого угодно – за ненависть, за злость, за Руби, за желание отомстить, за собственное упорство, чтобы не чувствовать этой пустоты внутри.
Пьянство, безрассудство, граничащее с глупостью, тёмная, пугающая неизвестностью дорожка собственных неизведанных сил – для Сэма всё это только ради того, чтобы заставить себя двигаться, куда-то идти, что-то делать, чтобы не чувствовать, что внутри он уже мёртв, что при всём своём желании, не сможет сдержать главное обещание, которое дал своему брату, своему единственному любимому человеку – что будет жить.
Сэм не надеется, что Дин его поймёт. И даже закрыть на это глаза уже не получается. За последнее время изменилось очень многое и, иногда даже Сэму кажется, что всё это произошло не с ним.
Он уже практически не помнит себя таким, каким был в Стенфорде, каким согласился отправиться с Дином искать отца, каким охотился вместе с братом на желтоглазого демона. Тот Сэм, нет… Сэмми Винчестер, не смог пережить смерть брата, не смог справиться со своим горем, с разочарованием в самом себе.
Сэм знает, что перемены не слишком нравятся брату, знает, что уже ничего не скроешь. Но ради того, чтобы Дин был пусть не рядом, но хотя бы на расстоянии вытянутой руки от него, младший готов стиснуть зубы и терпеливо сносить упрёки и подколки брата, не замечать боль от мысли, что уже ничего не будет как раньше.
Теперь они снова вдвоём. Не вместе, просто рядом, но, казалось бы, этого должно бы быть достаточно. Вот только всё опять оказалось иллюзией, и рядом друг с другом, они медленно сходят с ума от одиночества, натыкаясь на холодную стену из собственных тайн и непонимания, вместо так необходимого им обоим прикосновения.
Оказывается, есть что-то ещё хуже, чем месяцы в Аду, чем крайняя степень отчаяния, за которой только смерть и пустота. И, похоже, они уже достаточно поиздевались друг над другом, чтобы понять, что именно – отчуждённость, невозможность посмотреть друг другу в глаза, почувствовать себя по-настоящему живыми.
- Мы же живые, черт тебя дери! – Дин не замечает, как дрожит его голос, как пальцами судорожно вцепился в простыню. Он смотрит на Сэма, видит его настоящего – сломленного, потерявшегося в темноте и понимает, что мало чем отличается от брата, что его боль, очень похожа на боль младшего. – Сэмми! Мы же снова вместе! Вот он – я! Протяни руку и ты убедишься в этом, слышишь? – старший почти что кричит, потому что тише – больно, потому что спокойнее – невыносимо. – Чтобы вокруг ни происходило, но я – это я! – он подаётся вперёд, отталкивая колени Сэма, подхватывая растерянного брата под локти, рывком, будто безвольную куклу, усаживая его на кровати, чтобы увидеть своё отражение в широко распахнутых серо-зелёных глазах. – А ты – это ты! Слышишь, Сэмми? Ты, это ты – мой мелкий братишка, моя заноза в заднице, мой долбанный фрик…
Ладони Дина забираются выше по рукам Сэма, обхватывая его за плечи, чтобы, несопротивляющегося, притянуть ещё ближе, чтобы коснуться лбом его лба, чтобы потереться носом о его нос, чтобы слышать сбитое, частое дыхание, чувствовать его на своих губах…
- Просто коснись, и ты поймёшь, что всё закончилось, Сэмми! Что я снова рядом, что у нас всё опять лучше всех…– сбивчивый шёпот Дина едва различим за тихим стоном младшего, теряется за их вознёй среди перекрученных простыней. – А ты всё ещё мой, Сэмми! По-прежнему мой, понимаешь? И ничто этого не изменит!
Этот полный горечи, боли, тоски шёпот Дина, тяжёлое, прерывистое дыхание Сэма как искупление всех их грехов друг перед другом, как обещание, как мольба о прощении, как само прощение.
Как ожидание.
И Дин тихо стонет и жмурится, когда руки Сэма смелее обвиваются вокруг его шеи, когда младший подаётся вперёд, чтобы обнять, прижаться, услышать биение сердца брата напротив своего, ощутить долгожданную теплоту крепкого тела. Сэм сцеловывает этот стон с губ брата, не замечая с какой силой Дин сжимает его плечи, он губами заставляет старшего разомкнуть губы, впустить его язык, чтобы целовать ещё жёстче, яростнее, отчаяннее, чтобы не застонать в ответ, чтобы не разреветься как девица только потому что хочется, только потому что больно, только потому что устал. Прикосновения Сэма грубые, нетерпеливые, его поцелуи похожи на укусы, но Дина это не заботит, он знает, что только с ним брат может себе позволить быть настоящим, таким, от которого у Дина просто сносит крышу – эгоистичным, требовательным, влюблённым.
Сэм толкает Дина в грудь, опрокидывает его на спину, разрывая объятие, но не прикосновение, отпуская его губы, но снова крепко целуя, когда брат приподнимается вслед за ним, чтобы получить ещё… Он обхватывает коленями бёдра старшего и нетерпеливо трётся об него, и Дин тихо и протяжно рычит, прижимая Сэма к себе теснее, чтобы острее чувствовать на себе тяжесть тела младшего, его напряжение, его желание. Скользнув ладонями по ткани майки, чтобы через секунду стянув её, пройтись кончиками пальцев по обнажённой коже, младший нагибается к лицу брата за новым поцелуем и совсем не против, когда тот вцепляется ему в волосы, а вторую руку запускает за пояс его штанов. На губах Сэма улыбка какого-то болезненного, сумасшедшего счастья, а серо-зелёные глаза блестят от бесстыдной похоти и острого нетерпения.
Они не занимались сексом почти год. С тех пор, как перестали понимать и чувствовать друг друга. Слишком долго для них обоих, для их любви и страсти, которая никуда не делась, а просто загнана так глубоко, чтобы не сходить с ума от невозможности дотянуться, коснуться, поцеловать. И Дин задыхается, потому что изголодался по воздуху, потому что сейчас его слишком много, потому что не осталось ничего, кроме тяжести прижимающегося к нему гибкого сильного тела, блеска глаз брата, жара его губ, голода его прикосновений. Они никогда не просят друг друга о нежности, им не нужна осторожность, потому что каждый любит именно силу другого, возможность взять то, что хочется именно так, как хочется.
А Дину хочется. Хочется перевернуть Сэма на живот, стянуть штаны с бёдер и, просунув колено между его ногами, просто трахнуть. Сначала пальцами, мокрыми от слюны, слушая хриплые стоны брата, чувствуя, как он подаётся навстречу движениям его руки, его пальцев внутри, а потом, обхватив его бёдра, потянуть Сэма на себя, не войти, вторгнуться, растянуть, почувствовать жар и тесноту вокруг своего члена, собрать пальцами чужую дрожь, почувствовать запах возбуждения, уткнувшись носом в волосы брата, и услышать новые стоны. ИХ стоны. А потом просто позволить себе сойти с ума, чувствуя, как под ним бьётся и стонет от наслаждения тот, кого он, Дин, любит до самоотречения. Тот, за кого он отдал душу и отдаст снова, если придётся, тот, кого он поклялся оберегать от всего, тот, кого не смог когда-то спасти от самого себя.
Тот, без которого его, Дина, просто нет.
Пальцы Сэма мнут хлопковые простыни, стоны – глухие и отрывистые, переходят в крики, когда Дин сильнее толкается бёдрами, входя ещё глубже, прижимаясь к обнажённой коже. Сэм приподнимается, будто хочет скинуть его с себя, но лишь выгибает спину, и приподнимает бёдра на встречу толчкам, чтобы почувствовать ещё острее, полнее и перед глазами пелена от наслаждения, боли и счастья, так похожего на ярость.
Дин кончает с именем брата на губах, жмурясь, продолжая вбиваться в тело Сэма снова и снова. Сэм стонет в голос и снова выгибается, чтобы получить своё наслаждение до последней капли, до последнего удала плоти о плоть, до синяков на плечах от пальцев брата.
А потом они без сил падают на постель, друг на друга, безуспешно пытаясь отдышаться.
- Может, свалишь уже на свою кровать? – Сэм сонный, взъерошенный, родной.
В мыслях уже не осталось тумана, тела всё ещё тяжёлые и разомлевшие, и хочется просто наслаждаться этими минутами. Минутами, за которые приходится очень дорого платить.
- И не мечтай! – бормочет в ответ Дин и, ухватив брата поперёк талии, затаскивает обратно на постель, почти укладывая на себя. – Ты же знаешь, я ненавижу спать без своего плюшевого медвежонка Сэмми, поэтому, Сэмми, лежи и не трепыхайся!
Брат что-то недовольно ворчит в ключицу Дина, потому что старший, вцепившись пальцами в его отросшие пряди, не отпускает от себя. И когда Сэм всё-таки забывается сном несколько минут спустя, Дин тихо произносит, утыкаясь лицом в растрёпанные волосы младшего:
- Привыкай ко мне, к моему теплу, Сэмми. Снова.

The End.
16.11.08
23:02