Свекровь держит на руках маленькую внучку, рассматривает детское личико и размышляет вслух.

— Глаза большие, красивые, как у папы. Нос крючком - как у мамы.

—Где?!— кричу я —  Где нос крючком?! У меня нос никаким не крючком!!!

—Крючком, крючком,—утверждает свекровь.

—Клюськом, клюськом — повторяет дочка.

Я наливаюсь бессильной яростью: сейчас лопну.

— Моя пташечка,— гладит свекровь внучку по головке,— бабушка все равно тебя любит.

70-е годы. У моей знакомой Виктории сын Женька: находчивый подросток. Приличных штанов в продаже не сыскать, джинсы в дефиците. Жэка решил перекрасить свои серые брюки в офигенный бордовый цвет. Купил краску, развел ее в кастрюле для компота. Штаны стирать не стал: все равно кипятить. Заодно в процессе и грязь отстирается. Засунул изделие в кастрюлю и принялся шевелить  брюки шумовкой. После кипячения вынул их, невиданно- грязно- розовой расцветки и, оставляя следы на полу, потащил штаны в ванную. Там они стекали мутными красноватыми каплями. Проделав эту операцию, Жэка побежал играть с друзьями в футбол. Кастрюлю убирать не стал: пусть жидкость остынет, а мама потом выльет.

С работы пришел муж- Женя старший.  Увидев на плите компотную кастрюлю с красноватым содержимым, взял кружку, зачерпнул «компот» и выпил. Вкус был какой-то необычный, непонятный. Поэтому Женя старший зачерпнул еще раз и выпил жидкость неспеша. Все равно, вкус непонятный.

—Сахару в компоте маловато,— объявил он пришедшей с работы жене.

Виктория с семьей жила в однокомнатной хрущевке на первом этаже. Женька учился во 2 классе. Принялся закрывать входную дверь и не смог. Тогда он оставил маме записку:

«Дверь закрыть не смог. Ключ спрятал под коврик. Женя». Прикрепил записку к входным дверям, а сам пошел во двор поиграть с мальчишками. К счастью, все обошлось, квартиру не обчистили.

У мужа в институте студентам дали сложное задание по черчению. Один из студентов выполнил чертеж особенно хорошо. Чертежом любовались двое преподавателей.

— Ну, здорово! Айвазовский!— восхитился один из них.

—Нет, это я сам чертил!— поспешил уверить преподавателя студент.

Рассказывает студентка:

— Я в общежитии живу. Нас в комнате 4 девочки. Знаете, если кому-нибудь из нас парень дарит розу, то мы ее очень бережем. Не выкидываем, обрызгиваем лаком для волос, и она у нас потом долго стоит в вазочке.

—Наверное, у вас вся комната в залакированных розах?

—Нет, за год всего 5 розочек насобирали. Одну самим пришлось купить, чтоб нечетное число было.

—За год всего по одной розе на каждую?! Скупые нынче парни пошли…

Мамины родственники жили в Ленинграде в старинных коммуналках. Одна из теток жила сначала с жуткой квартире на Литейном. Большая комната, в которой постоянно горел свет. Из большого окна была видна только серая стена соседнего дома.  Помню, что в комнате стояла никелированная кровать с шарами и стулья в стиле «ампир» с бронзовыми львиными мордами на спинках. Сидеть на таких стульях было чрезвычайно неудобно: львиные носы кололи спину. В подъезде и в коридоре квартиры стоял какой-то специфический кошачий запах. В квартире жило еще семей 5 или 6.

Потом эта жилплощадь была обменена на другую коммуналку, на улице Чайковского. Опять 5 семей, длинный коридор, общая кухня. Но теперь из окна 5 этажа открывался вид на весь колодезный двор-квартал. Старые кирпичные стены выглядели очень живописно, особенно зимой, когда фактура кирпичной кладки и серой штукатурки, присыпанная белым снегом, четко проявлялась.

В квартире соблюдалась потрясающая чистота. Руководила порядком полусумасшедшая соседка с седыми, стоящими дыбом волосами, химик по образованию. Эта дама все время что-то мыла и стирала, как енот-полоскун. В день зарплаты она стирала полученные деньги, а потом сушила купюры на газетке. На кухонном столе у нее стояла только банка с дезинфицирующим раствором. Ванная в квартире была такая чистая, что в ней не мылись. Тетя приносила мне в комнату таз, в котором и следовало «принимать ванную». Когда тетя что-нибудь готовила, то не отходила от плиты, опасаясь, что химичка чего-нибудь вбросит в кастрюлю. Закипевший чайник тут же уносила в комнату, по тем же соображениям.

От такой обстановки, конечно, иногда хотелось отдохнуть. Поэтому на лето тетя снимала дачу в пригороде. Дача — двухэтажный деревянный дом была такой же коммуналкой. Каждую комнату занимала какая-нибудь семья. Все дачники соседствовали на общей кухне, где разыгрывались коммунальные сцены со страстями. Тетя рассказывала о каждом из постояльцев, и я хохотала до икотки. Для меня всегда было загадкой, для чего было менять одну коммуналку (с удобствами) на другую (без удобств и с комарами) и называть все это отдыхом.

Тетка копила деньги. В далеком Владивостоке жил ее единственный сын Лешка, воспитанный без мужа. Лешке и предназначались сбережения, на его имя была открыта сберкнижка. Тетке предлагали обмен с доплатой на однокомнатную отдельную квартиру в новом районе на окраине. Но тетка берегла деньги для сына, продолжая мучиться в коммуналке.

Однажды летом она приехала с дачи домой, чтобы «принять ванну». Посудачив с соседями на кухне, взяла сумку и отправилась в ближайшую булочную. На перекрестке столкнулись два автомобиля, и один из них вылетел на тротуар, сбил мою тетю, и вместе с ней въехал в витрину. Тетя скончалась на месте. Ее опознали по предвыборному пригласительному талону, обнаруженному в сумке.

После смерти матери Лешка получил скопленные ею деньги, выслушал наставления родственников, чтобы не растренькал бездумно то, что мать собирала годами, и отбыл на Дальний Восток.

Вскоре грянул развал Союза, сбережения превратились в прах.

Я помню, как, приезжая к нам в гости, тетка завистливо вздыхала: «Какое все-таки, счастье - жить в изолированной квартире…»