В медицинский центр мы с дочкой пришли с утра пораньше. Ей нужно было пройти обследование на голодный желудок. Однако пришлось ждать врача почти два часа.

В коридоре на стульях рассаживались пациенты. Утром в манипуляционном кабинете брали кровь на анализ. Посетители медицинского центра- родители с больными детьми, супружеские пары, которые хотят, но не могут завести ребенка, взрослые с различными врожденными проблемами. Маленькие дети бегали по коридору, ребятишки постарше со страхом жались к родителям, хныкали и орали груднички.

У кого-то из детей были видимые проблемы, а кто-то казался внешне нормальным.

Терпеливо и спокойно стоял у стены мальчик лет 9-10. Лицо умненькое, в очках. Мальчик снисходительно смотрел на маленьких испуганных детей. Видно было, что ему не впервые сдавать кровь на анализ. Рядом стояла мать с затвердевшими губами. Пока мальчик ждал своей очереди, накинутая на плечи куртка скрывала горбы, выпирающие на груди и на спине. Они стали заметны, когда мальчик одевался, выйдя из кабинета.

Мальчишка лет 4 беспрерывно бегал по коридору, засунув в рот все пальцы. Мать окриками заставляла его вынуть пальцы изо рта, вытирала их платком. Мальчик не говорил, только оглушительно визжал каждую минуту.

В коридор зашел мужчина с окаменевшим лицом. Он пришел с сыном и бабушкой. Пока бабушка раздевала внука, мужчина молча стоял, рассматривая очередь. В руке он держал игрушечную машинку и картонную яркую книжку. Визжащий мальчишка подбежал к нему и принялся слюнявыми руками выдергивать игрушку. Мужчина держал машинку крепко, не выпуская из рук,. На мальчишку он даже не взглянул. Тот недовольно завизжал. Мать с удивленным лицом поднялась со стула: «Антон! Не трогай!» Мальчишка продолжал дергать машинку. Этот бесконечный визг, эти крики ребенка-идиота, это терпение матери, обреченной тащить свой крест… Я видела это два часа. Как прожить с этим горем день? Год? Жизнь?

Отец и мать привели сдавать анализы сына- мальчика лет пяти. Похоже, у него церебральный паралич. Папа бодрым голосом договаривался с сыном, что тот не будет бояться. Зато потом он обязательно купит сыну мороженое. Мальчик, уговаривая сам себя, уверял, что не боится. Тем более, потом, в кафе он полакомится замечательным мороженым…

Разговор о мороженом услышала маленькая девчушка с легкими пушистыми волосиками, сколотыми красивой заколкой- клубничкой. Что-то неуловимо необычное было в лице девочки: то ли широко расставленные глаза, то ли недетская взрослость в маленьком личике. Она охотно поделилась игрушкой с визжащим мальчиком. Потом обсудила свой добрый поступок с матерью, побегала по коридору. С отцом она поговорила о том, что ей совсем не страшно: только немного укусит комарик, а потом она тоже будет есть мороженое.

Я думала о том, что жизнь быстро сотрет и эту детскую доброжелательность, и добрую наивность ребенка. В школе и в жизни больной ребенок обычно сталкивается с жестокостью, обидами. Часто он становится изгоем в детском коллективе, замыкается в своей скорлупке. Праздное бесцеремонное любопытство зевак в транспорте… Люди, которые не знают, что такое болезнь близкого человека, горе, с которым еще не приходилось столкнуться в жизни, позволяют себе посмеяться над больным человеком, обидеть его.

Дочка привалилась к моему плечу: « Мама, я уже не могу! Давай уйдем отсюда!»

— Ну, потерпи. Скоро врач придет. Ведь это обследование нужно пройти обязательно!

— Как мне это все надоело… И я есть хочу!

Очередь занял крупный мужчина, нежно держащий в руках девочку. Девочка была больна: большая голова, маленькие ручки и ножки. Таких людей рисовал Веласкес. Голова была настолько крупной, что ребенку было трудно удержать ее на тонкой шейке. Девочка устало положила голову на плечо отцу.

Рядом стояли супруги. Они пришли сдавать анализы вдвоем. В глазах молодой женщины я заметила брезгливое любопытство и страх. Каким может родиться ребенок? Кто гарантирует, что он будет здоров? А вдруг?... Похоже на рулетку.

Наконец, настала очередь визжащего мальчишки. Мать потащила его в кабинет, а потом быстро вывела орущего сына на улицу.

Приходили новые и новые пациенты. И находиться в этом потоке людского горя становилось невыносимо. Едва пришла врач, я кинулась к ней. Доктор протащила дочку по кабинетам и скомандовала: «Уже можно поесть». Дочка в уголке уплетала бутерброды и яблоки. Мы спешили. Хотелось выйти на улицу, подальше от этой очереди с испуганными детьми и родителями, о чьих жизнях трудно говорить.

По улице с озабоченными лицами спешили счастливые люди. О своем счастье они не догадывались.