Друг с севера приехал.

И когда всем страшно станет,
тогда склоните ниже голову свою,
что бы никто не смог увидеть,
смеха вашего….



Иду как то, мимо помойки, что недалеко от заброшенной котельной, и вижу.
Вижу как помойка живёт.
И всё по прежнему. И люди там ещё водятся! И ещё какие!

Стоит группа мужиков разношёрстных. Некоторые как есть, при костылях. И все вокруг какого
то спелого гражданина толпятся. Приветствуют его, в рот к нему заглядывают и под ручки
его добродетельные держат.
Никак сам апостол с неба явился и к своему народу снизошёл.
В самом центре делегации стоит он, а вокруг сирые и помятые, руки к нему взывают. Чудо
поди как ждут.
Присмотрелся повнимательнее я к этой чудной процессии. Вижу, матерь божья, друг мой старый
стоит!
Весь в брюках светлых. Лик свой, словно миррой на помазан, изрядно не брит и на взлохмоченых
висках обрамлён сединой благородною. И даже явно виделось, будто бы нимб сверху над ним
воссияет.
А люди, что вокруг стадом послушным стелятся и бережно сопровождают, непомерно рады
его возвращению. На руки всё поднять порываются.
А он любит их всех. И больных и здоровых. И всех по отечески спрашивает....

Стоял я поодаль и умилялся. Не на роком картине такой, ангельской. Ну прям как библейская
привиделась. В апокрифе.
Думал, хитон на него накинуть, али рубище какое, и всё ведь лица его не попортить, а только
образу достойного прибавить сможет.

Потом вспомнил, он ведь с севера должно быть приехал. Вот пивом всех и угощает, с водкою.
А народ то как рад этому событию. Как дети ведь вокруг него рты по разинули, к ногам его
лоснятся. Исстрадались видать, сердешные, за месяц разлуки.
А он им на папиросы давал. Вынимал миропомазанной ручкой скомканные купюры, и выдавал
жаждущим.
А они в восторг от этого приходили. Восклицали громко и все руки к нему праведно тянули.

Порадовался за него тогда я. За любовь народную. За уважение к нему, людское.

Так и уехал, с добрыми воспоминаниями.