Новости, Радио Свобода, 14.10.2008
Московский окружной военный суд признал законным отказ нижестоящего суда продолжить расследование уголовного дела о расстреле в 1940 году в Катыни польских граждан. Два года назад Главная военная прокуратура России не нашла подтверждений тому, что поляки были жертвами сталинских репрессий, и закрыла дело. Родственники настаивают на продолжении расследования. В обосновании отказа расследовать дело суд указал на то, что при эксгумации личности погибших не были идентифицированы. Речь идет о расстреле свыше 20 тысяч польских граждан после раздела Польши между Советским Союзом и Германией.
**********
Евгений Ихлов, Катынь: совершенно секретно?, "Права человека в России", 27.05.2008
[165x220]Я не понимаю, зачем, покрывая себя позором на весь мир, российская власть укрывает "катынское досье". Спасают репутацию парочки 90-летних палачей среднего и низшего звена? Стремятся спрятать правду, известную всему свету, - что целью расстрела польских офицеров (многие из них представляли цвет аристократии и интеллигенции) было уничтожение стержня нации, подобно тому, например, как в 1935 году уничтожали цвет Петербурга, а в августе 1952 года (ночь расстрелянных поэтов) - цвет советского еврейства?
Есть главный, самый страшный довод в пользу советского следа. Все жертвы чекистских расстрелов убиты индивидуально - в затылок. Для этого требуется:
а) категорическое требование начальства экономить боеприпасы;
б) не менее категорическое требование начальства - чтобы не было брака;
в) наличие кадров, способных лично застрелить в упор несколько десятков человек подряд.
Такие кадры вырабатываются годами отбора палачей. У чекистов к 1940 году был 22-летний опыт массовых расстрелов. (Белые так не могли - они вешали, а это индивидуальный подход, сравнительно сложная техническая процедура, поневоле снижавшая количество казней - на порядок по сравнению с красными). У немцев (т.е. у гитлеровцев) до 1941 года (до Бабьего Яра) опыта расстрелов десятков тысяч не было. Да и то многое перепоручалось местным кадрам (их расширительно именуют "полицаями").
Немцы могли из винтовок пальнуть в кучку связанных людей, стоящих на краю ямы, могли выкосить из пулеметов толпу (патроны не экономили). И быстро забросать всё землей... Могли пустить газ в кузов или газкамеру... Но методично подходить к каждому и стрелять в затылок - и так сотни и сотни раз - такого фашистам не удалось достичь и к 1945-му.
Поэтому история Второй мировой войны и история Холокоста знает множество случаев, когда недостреленные (иногда даже не раненные) выбирались из-под кучи жертв и спасались. В истории чекистского террора таких примеров почти нет. Вот что значит высокая исполнительская дисциплина и профессионализм!
Если бы в 1960 году западногерманская прокуратура отказала Израилю в выдачи архивных документов для процесса над Эйхманом, весь мир в один голос сказал бы: Бонн покрывает нацистские преступления. И разъяснили бы причину - в Западной Германии у власти "фашистские недобитки, их покровители и преемники".
Для демократических обществ отказ Главной военной прокуратуры рассекретить "катынское досье" - доказательство того, что сегодняшние кремлевские правители покровители "чекистского палачества". И после этого отечественные интеллектуалы недоумевают, откуда это она взялась -русофобия?
**********
Михаил Трофименков, "Катынь" из моды вышла ныне, Журнал "Власть" № 12(765) от 31.03.2008
[150x212]Два показа "Катыни" Анджея Вайды в Москве и один в Петербурге могут остаться единственной встречей российских зрителей с фильмом, посвященным одной из главных травм польского национального сознания — расстрелу весной 1940-го сталинским режимом польских офицеров. Судя по всему, начался третий раунд борьбы отечественных идеологов с великим режиссером.
В начале 1960-х в СССР Вайду называли ревизионистом, реабилитирующим в "Пепле и алмазе" (Popiol i diament, 1958) бойцов Армии Крайовой (АК), воевавших против нацистов, а в 1945-1948 годах — против коммунистов и советской армии. В начале 1980-х — контрреволюционером, чей "Человек из железа" (Czlowiek z zeleza, 1981) победил в Канне благодаря западным спецслужбам, "стоявшим за спиной" профсоюза "Солидарность". Теперь — русофобом, внесшим вклад в травлю "вставшей с колен России".
Шедевр пропагандистского новояза — информационное сообщение об иностранных фильмах, вышедших в финал "Оскара": "Катынь" посвящена "жестоким убийствам, имевшим место в Польше в 40-х годах". Можно подумать, что 82-летний классик снял ретротриллер о маньяке. Догадаться, что речь идет о расстреле то ли четырнадцати, то двадцати с лишним тысяч офицеров, интернированных после раздела Польши по пакту Молотова—Риббентропа в сентябре 1939-го, невозможно. Многолетняя ложь, приписывавшая бойню нацистам, лишь обостряла донельзя психологическую травму: только Борис Ельцин признал советскую ответственность за Катынь и другие массовые расстрелы пленных.
Первая из кампаний против Вайды завершилась в 1965-м триумфальным шествием "Пепла и алмаза" по советским экранам. Вторая — в ноябре 1988-го столь же триумфальным приездом Вайды в Москву, где его фильмы восемь лет были под запретом. Вайда пережил два поколения хулителей. А то, что в новой России он снова неудобен, доказывает лишь его верность самому себе. Впрочем, верны себе и пропагандисты, сменившие коммунистическую риторику на "государственническую".
Вайда никогда не снимал политических фильмов. Другое дело, что в Польше история — это и есть политика. Более полувека, от "Поколения" (Pokolenie, 1954) до "Катыни" Вайда снимает эпизоды одного сверхфильма, летописи польской истории, или, что одно и то же, истории героических польских поражений, самоубийственного польского романтизма. "Роман" шляхты с Наполеоном, использовавшим поляков, как пушечное мясо, в "Пепле" (Popioly, 1965) и "Пане Тадеуше" (Pan Tadeusz, 1999). Заря капитализма: поляки-фабриканты стреляют в поляков-рабочих в "Земле обетованной" (Ziemnia obiecana, 1974). Конные атаки 1939 года на немецкие танки в "Летучей" (Lotna, 1959). Антисемитизм, обрекший в 1943 году повстанцев Варшавского гетто на одинокую гибель, в "Самсоне" (Samson, 1961) и "Страстной неделе" (Wielki tydzien, 1998). Столь же одинокая гибель год спустя варшавских повстанцев в "Канале" (Kanal, 1957). Трагедия Армии Крайовой в "Пепле и алмазе" и "Перстне с орлом в короне" (Pierscionek z orlem w koronie, 1992). Духота сталинизма в "Человеке из мрамора" (Czlowiek z marmuru, 1978). Даже камерные фильмы Вайды — о паузах между двумя бунтами или войнами, будь то конец XIX века в "Березняке" (Brezezina, 1970), 1920-е в "Барышнях из Вилько" (Panny z Wilka, 1978) или 1970-е в "Без наркоза" (Bez znieczulenia, 1978).
Деталь из одного фильма становится многозначной, будучи помещенной в контекст всего творчества Вайды. Критиков "Катыни" очень раздражает эпизод, где советские солдаты раздирают польский флаг: красную половину — на древко, белую — на портянки. Но это тот же флаг, которым в "Самсоне" студенты-националисты избивали юного еврея. Тем же флагом оборачивалось полотнище, о которое вытирал окровавленную саблю офицер в "Летучей", и — хотя фильм был черно-белым — сушившаяся во дворике простыня, запятнанная кровью смертельно раненого советским патрулем террориста Мачека Хелмицкого, в "Пепле и алмазе". Один флаг у подлецов и героев. Он и орудие пытки, и поруганная душа Польши, и саван.
[204x190]Вайда был обречен на "Катынь". И потому, что эта трагедия вопиюще отсутствовала в его летописи, и по личным причинам. Вообще, по странной закономерности, фильмы Вайды, вызывавшие наибольшее неприятие в СССР и России,— это самые личные его фильмы. 16-летний Вайда примкнул в 1942 году к АК, был связным между повстанческими отрядами. Таких боевиков, как Мачек, он знал лично. Рабочее движение 1980-1981 годов было для него не только грандиозным историческим событием, но и частью жизни. Режиссер входил в руководство "Солидарности". Эстетическое несовершенство "Человека из железа" объяснимо его желанием, пока не поздно, донести до мира свое опьянение рабочей революцией. Что же касается "Катыни", среди расстрелянных был его отец — капитан Якуб Вайда. По жестокой иронии судьбы, в списках жертв, публиковавшихся немцами, перепутали имя капитана. Семья десятилетиями жила между отчаянием и надеждой, пока режиссер не узнал, что среди "пропавших без вести" в СССР был лишь один капитан Вайда.
Гибель отца и принадлежность к АК не помешали Вайде стать режиссером еще при сталинизме. Это говорит не о мягкости режима, а о том, что Катынь ударила по слишком многим семьям, как слишком много было и сторонников АК: всех не пересажать. Но решающую роль в его карьере сыграло рабочее восстание осенью 1956-го: страну возглавил извлеченный из ГУЛАГа Владислав Гомулка. Он реабилитировал рядовых АК и дал интеллигенции почти свободу слова. Тогда-то и появился "Пепел и алмаз". Фильм, где герой Збигнева Цыбульского, "польского Джеймса Дина", по-ковбойски от бедра косил из трофейного автомата коммунистов, носил черные очки, знак "неразделенной любви к родине", и жег в стопках спирт, поминая погибших друзей, а празднование 9 Мая казалось шабашем приспособленцев и мародеров.
Цензура решила не выпускать за границу фильм, герой которого убивал секретаря райкома. В Венецию его тайком вывез шеф польского кино Ежи Левинский: его уволили, а фильм признали шедевром. Но не в СССР. В частности, в сборнике, посвященном борьбе с ревизионизмом в кино соцстран, официозный критик Ростислав Юренев обвинял Вайду в пересмотре итогов войны, реабилитации убийц из АК.
"Канал" же жестко критиковали за пессимизм и безнадежность. Как ни странно, потребовался конец "оттепели", чтобы "Пепел и алмаз" реабилитировали и купили для проката. Мачека теперь признавали трагическим героем, но при этом произносили ритуальные фразы о том, что он не понял правды истории, выбрал не тот лагерь, был "фанатичным и ограниченным" патриотом, а его вина "не искупалась смертью".
"Человека из мрамора", где юная документалистка пыталась реконструировать судьбу Матиуша Биркута, образцового ударника 1950-х, за один день уложившего 30 тысяч кирпичей, а потом, как выяснялось, угодившего в тюрьму и "пропавшего без вести" в мирной жизни, советская критика предпочла не замечать. В конце концов, речь шла о сталинских временах, которые польские и венгерские режиссеры показывали с немыслимой в СССР откровенностью. В Варшаве фильм шел в одном зале, зато в Канне получил премию ФИПРЕССИ. В СССР его припомнят Вайде в 1981-м, после каннского триумфа "Человека из железа".
[250x167]Фильм продолжал сюжетную линию "Человека из мрамора", доводя ее до начала 1980-х: героем был теперь уже сын Биркута. Снова, как в "Пепле и алмазе" и "Земле обетованной", поляки стреляли в поляков. На экране войска расстреливали рабочие демонстрации 1970 года в Гданьске. А завершалась борьба героев с интригами госбезопасности апофеозом, в наши дни кажущимся плакатным: созданием "Солидарности" и свадьбой героев, свидетелями на которой выступали сам Лех Валенса и работница Анна Валентинович, из-за увольнения которой и начались забастовки летом 1980-го.
В октябре 1981-го журнал "Искусство кино" поместил огромную редакционную статью "Анджей Вайда: что дальше?". Она была не подписана, что придавало ей статус директивного документа, написанного с "горечью, недоумением и, мы вовсе не хотим скрывать этого, гневом", но и "жгучей тревогой за художника, сейчас как бы перечеркивающего, предающего аутодафе свое собственное славное прошлое". Режиссера подвергали выволочке, словно он был подотчетен советской власти. Объективность каннского золота ставилась под сомнение: кто-то "заказывал музыку" за кулисами фестиваля. Фильм грешил тем, что в нем не было "ни государства, ни партии", ни "образа жизни страны, забот и дел поляков — строителей, ученых, портовиков, студентов". По мнению журнала, зритель вполне мог вообразить, что дело происходит в Чили или Испании: ведь социалистическая армия не стреляет в рабочих.
[266x172]Впрочем, о гданьском расстреле журнал упоминать не мог, как и развращать читателей пересказом сюжета. Приходилось ограничиваться абстрактными стонами. "На экране одно черное пятно. Провал в пустоту. В хаос. В сюрреалистический кошмар". "Расшатать устои социализма в стране и забрызгать грязью само слово "социализм" — вот тема, идейная сверхзадача, единственная цель "Человека из железа"". Особенно комично звучат упреки режиссеру в том, что приз ему вручал "Джеймс Бонд" Шон Коннери. "В том, что Вайде пришлось ощутить на своих ланитах жирный поцелуй этого господина... многие по справедливости усмотрели... возмездие, по заслугам настигшее маститого режиссера".
Надежды на то, что Вайда "исправится", были, конечно, чисто ритуального свойства. На Вайде был поставлен крест: его фильмы не демонстрировались, из фойе "Иллюзиона" изъяли его портрет. Впрочем, тогда табуировалось все, связанное с Польшей: закрыли даже безобидный телевизионный "Кабачок 13 стульев", где комические персонажи носили польские имена. После военного переворота, совершенного 13 декабря 1981 года генералом Войцехом Ярузельским, Вайда стал еще и эмигрантом, уехав на четыре года во Францию, где поставил "Дантона" (Danton, 1982), прозрачную метафору польских событий. Робеспьер напоминал на экране Ярузельского. Конечно, это была не такая безвозвратная эмиграция, как эмиграция советских режиссеров, но все же Вайда окончательно лишил себя шанса "искупить грехи".
Но в эти же годы литературовед Лев Аннинский в книге "Лесковское ожерелье" обстоятельно разобрал "Сибирскую леди Макбет" (Sibirska ledi Magbet, 1962) Вайды, ухитрившись не назвать режиссера по имени. Вайда настолько прочно вошел к тому времени в подсознание советской интеллигенции, боготворившей его со времен "Канала", что его имя даже не требовалось произносить вслух.
Эти чувства, впрочем, взаимны. Отмазывать Вайду от обвинений в "русофобии" так же нелепо, как требовать от него, чтобы он возлюбил "чекистов" или молчал о национальной трагедии. Скорее уж, он главный польский русофил. Еще в начале 1970-х Вайда ставил в "Современнике" антивоенную пьесу Дэвида Рейба "Как брат брату", в 2004-м — "Бесов", к которым не раз обращался во многих театрах мира. Экранизировал "Идиота", "Леди Макбет Мценского уезда" Николая Лескова, первым, еще в 1971-м — "Мастера и Маргариту". В "Пане Тадеуше" играл Сергей Шакуров, в "Катыни" — Сергей Гармаш. Да и Катынь Вайда называет трагедией не только польской, но и русской, и фильм замышлял изначально как совместную постановку. "Катынь" вряд ли выйдет в российский прокат? Не беда. В конце концов, это сороковой фильм Вайды, из них в СССР и России широко демонстрировалось хорошо если десять. Что не мешает режиссеру оставаться частью российской культуры в той же степени, что и польской.