От Орджоникидзе до Ростова (продолжение)
Их дивизию перебросили в предместья г. Орджоникидзе. Через него на Грозный проходила военно-грузинская дорога. Расстояние между ними 129 километров. Восемьдесят пять процентов всей нефти страна получала из Грозного, остальную нефть давал Баку. Если сдать Грозный, поражение в войне неизбежно, тем более, что на Баку нацелилась Турция. Турки терпеливо ждали благоприятного момента, и, если немцы возьмут Грозный, то 27 турецких дивизий набросятся на Баку. К нападению они были готовы в любую минуту.
В Дарьяльское ущелье дивизия прибыла за месяц до предполагаемых боев. Перекрыли дорогу и стали строить долговременные укрепления, доты, дзоты, огневые точки, проводить ходы сообщения, запасные позиции и так далее. Строительным материалом служил черный плитняк, которого тут было в изобилии. Вот из него все и строили. Работали до изнеможения. Утром встаешь, а пальцы не разгибаются. Идешь к носилкам, вдеваешь руки в ручки носилок и, пока не отнесешь пять носилок, пальцы не разжать. Как только пальцы начинают работать нормально, поступала команда идти на завтрак. До появления немцев успели построить укрепрайон, с глубоко эшелонированной обороной, запасли много снарядов, а также укомплектовали людьми все расчеты. Вскоре подошли немцы, и началась операция " Эдельвейс". Немцы хорошо понимали значение Грозного, шли на штурм, не считаясь с потерями, а русские стояли насмерть.
В одном бою, который с перерывами продолжался двое суток, расчет Степана из своей пушки расстрелял два ЗИСа снарядов, от температуры обгорел ствол, щит и казенная часть, но пушка работала безупречно (как тут не похвалишь отечественное оружие). Тогда из всего расчета остались в живых Степан и молодой солдат Кузьма Ховайба. После одной особенно сильной атаки к Степану в окоп впрыгнул Ховайба. Тот спрашивает: "Ты что, Кузьма, тесно ведь!"
А он: "Ты знаешь, Степан, я больше не могу находиться в своем окопе. Еще одна атака - и я встану и побегу, куда глаза глядят. Меня как пружиной кто-то из окопа выталкивает. Я боюсь, и больше не могу терпеть". Степан с сочувствием относился к Кузьме. Все-таки разница в возрасте сказывалась, тот был младше его на 14 лет. Но на войне раскисать нельзя, поэтому Степан нарисовал солдату, то, что могло случиться в реальности: "Ты не пробежишь и 50 метров, смотри, какой плотный огонь. Да они и пристрелялись к нашим позициям. Ранят тебя тяжело и будешь лежать и ждать, когда добьют. А позиция у нас хорошая, мы находимся на высоте, фашисты внизу, им хуже отвоевывать нашу высоту. Если вдруг пушки откажут, у нас много гранат. Мы будем их бросать под гору, да и автоматных дисков немерено. А там, глядишь, и помощь придет." Кузьма же свое: "Нет-нет, я с тобой!" Ну что тут делать? Не выгонять же парня на верную гибель. Расширили они Степанов окоп, углубили, и стали воевать вдвоем.
Внизу, в долине, находился сахарный завод. Территория его была покрыта бетоном и обнесена кирпичным забором. До войны там складировали бурты свеклы, а потом перерабатывали ее на сахар. Разведка доложила, что на этой территории идет быстрое накопление живой силы противника. Стало ясно, готовятся к решительному штурму. Наше командование сумело подтянуть несколько дивизионов " Катюш". В полшестого утра они ударили по территории сахарного завода. Били исключительно термитными снарядами .Над заводом встало сплошное море огня высотой в два-три метра. После такой мощной артподготовки наши пошли в наступление. Проходя по заводской территории, Степан не встретил ни одного раненого. В лужах крови плавали руки, ноги, головы. От высокой температуры были оплавлены кирпичные стены. В этом бою взяли в плен главврача вражеской дивизии. Он показал: " В нашей дивизии 5000 убитых, потеряли много офицеров. Самые большие потери мы несем от вашей артиллерии "Катюши". После того боя наше наступление стало стабильным, наступил перелом в ходе всей кавказской кампании.
В то время на подкрепление прибыли кубанские казаки. Степан о них отзывается, как о настоящих воинах. Парню всего 18 лет, а он хоть в разведку, хоть на пост, готов хоть к черту на рога. У них обычай, отец обязан подготовить сына к службе в армии. В пять лет ребенок самостоятельно пускал лошадь в галоп. В воспитании боевых качеств принимал участие не только отец, но и дед, прадед. К 18 годам молодой казак в совершенстве знал военное дело, владел винтовкой и шашкой. За всю войну Степан не встречал лучше воина, чем кубанский казак. Москвичи и ленинградцы тоже неплохи, а вот с рязанщины - никуда не годились. Прямо в очи говаривали:" Я боюсь". Ну а о "халатниках" из Средней Азии, так тех за воинов не считал. Тем можно было только доверить сапоги чистить. Вот пример, как воевали казаки. Один из них преследовал немцев, убегавших через сады. Встречающиеся на пути плетни мешали стрелять. Так казак вскочил на ноги в седле, пустил коня в галоп, а сам стреляет из автомата. Среди них были и богатенькие. Один из таких ушел к немцам, а через месяц попал в плен. Его одностаничник узнал в колонне пленных и кричит ему: "Семка, как ты там у немцев воевал?" А тот: "А также как и ты у русских!" Казак выматерился, растолкал пленных локтями и зарубил предателя саперной лопаткой. Замполит читал ему мораль два дня, а потом начались бои, и этому казаку не было ничего. Вскоре всех казаков отозвали и послали учиться на курсы командиров. И правильно сделали.
Немцы не хотели отдавать Кавказ, делали все, чтобы закрепиться, взять реванш любой ценой. В конце одного боя сошлись два танка - русский и немецкий, снаряды у них кончились. Так они стволами танковых орудий били друг друга по башне, по корпусу. Хлестали куда ни попадя, грызлись гусеницами. Да так и разъехались ни с чем.
Их дивизия спустилась к Черному морю и пошла по берегу на Новороссийск. На том участке воевал легендарный летчик А. И. Покрышкин. Немцы, видимо, тоже знали, что это ас, поэтому открывали ураганный огонь, когда он пролетал линию фронта. Покрышкин придумал новую тактику. Он летал в паре. И вот, когда немцы начинали бить из своих зениток, отставший его напарник пикировал на них и уничтожал, стреляя из пушек. При пролете над расположением наших войск, он всегда приветствовал покачиванием крыльев, мол, держись пехота, я с вами. Однажды, когда Покрышкин пролетал над их головами, артиллеристы стали показывать руками в ту сторону, где недалеко в море удирали немцы на лодке. Летчик развернул машину, спикировал, сделал залп по лодке. Та встала столбом, а все находившиеся в ней, пошли на дно морское.
В боях гибло много людей, а на смену приходили совсем юные необстрелянные, да вдобавок истощенные от постоянного недоедания на гражданке. А тут частые форсированные марши, передислокации, с полной выкладкой. Только успеешь окопаться, новый приказ: переход на новое место. А это значит, опять надо начинать все сначала. И так изо в день. Солдаты не успевали выспаться, а офицеры, так те, кажется, совсем не спали. Летом отдых в воде, зимой в снегу. И ведь как-то не болели. А вот молодые не выдерживали. Им говоришь: " Окапывайся, сопляк, дома-то тебя ждут живым!" А он: " Убьют, так, итак убьют!". Степан старался ободрить их своим примером, часто говаривал: "Смотрите, как воюют уральцы!" Вставал за панораму (это прицел у пушки) и посылал один снаряд за другим в сторону врага.
Там на Кавказе довели наши немцев до полной растерянности. Такого еще не бывало с начала войны. Выбили однажды немцев из одного села, встали на постой, а хозяйка рассказывает: " До вас у меня немцы стояли, 11 человек. Пришли они возбужденные, напуганные, поверх шинелей да и на головах чего только не надето. Вши по ним так и ходят, а пахнет от них нестерпимо. Галдят все возбужденно. Конечно, я ничего не поняла. Но одно слово они произносили так понятно, что ясно было без перевода. " Катюша" и " Катюша". Тут прибежал еще немец, сказал им что-то. Они моментально собрались, один из них не успел обуться. Убежал босиком, держа в руках сапоги.
Во время штурма Ростова Степана контузило. В одном из яростных боев взрывом снаряда его отбросило от орудия метров на двенадцать. Он упал на землю и пролежал без сознания шесть часов. После боя командиру батареи доложили, что убитых трое: Сухарников, Будник и Котов. Тот распорядился, чтобы копали могилу на троих, пока светло. Ее стали копать рядом с тем местом, где лежал Степан. Один солдат заметил, что Котов вроде головой пошевелил, а второй говорит: "Да как он может быть живым, тут кругом снаряды рвались!" Тут к Степану вернулось сознание, он сделал попытку встать на ноги, и понял, что не сможет. Он не мог пошевелить ни рукой , ни ногой, в глазах потемнело от адской боли, будто 20 штыков вонзилось в тело. Боль не отпускала ни на секунду, он стал биться об землю, моля солдат пристрелить его: "Ребята, не мучайте меня, не пожалейте патрона, мне все равно не жить!". Он что-то еще им говорил, но сознание уходило и возвращалось вновь. Очнулся он опять от сильной боли, кричать уже не было сил. Видит, что его грузят вместе с другими ранеными в машину. Лежит на спине, а рядом солдат, у которого через рот вырвало пищевод, он мотает головой, и этой кровавой кишкой бьет его по лицу. В госпитале врачи выдали диагноз: перелом позвоночника, перелом четырех ребер, полный паралич.
Заграничный поход
Лечили Степана долго, свою часть он догнал уже в Польше. Комбат Кузнецов оглядел его: " Неужели таких выписывают? Тебе ведь и снаряд не поднять. Иди в распоряжение повара, прикажу, чтоб кормили тебя без нормы. Отдыхай, набирайся сил." Чистил картошку Степан две недели, а потом начались бои, и его опять позвали к орудию. Комбат сказал: "Отдыхать будем после войны!"
Поляки относились к русским плохо, вредили, как могли. Польское правительство Миколайчика настойчиво внедряло в головы полякам, что русские стремятся захватить Польшу и опять включить ее в состав России, сделать все как при царе. Поляки верили этому, сопротивлялись, как могли. Они организовали партизанское сопротивление, убивали отдельных солдат и командиров, нападали на небольшие подразделения, а население их поддерживало.
Однажды полк встал на отдых. Командиры решили порадовать солдат домашним хлебом и командировали двух солдат с бричкой и мукой в ближайшую деревню с наказом испечь хлеб, рассчитаться злотыми, к вечеру прибыть на место. Но солдаты не явились и к утру. Поляки твердили, что ничего не видели, ничего не знают. Поиски результатов не дали. На следующий день подошел полк НКВД. Его командир пообещал помочь. - Знакомы,- говорит,-
мне эти польские штучки, но ничего, я их крючки быстро разгибаю". Он послал офицера с двумя сержантами в ту деревню. Потом они и рассказали такую историю. Вот центр деревни, вот коновязь, вот большой дом, куда солдаты, по всем признакам, должны были зайти. В этом доме жили старик со старухой. Капитан подошел к старухе и спросил про солдат. Та проговорила затверженные слова. Капитан отработанным ударом, не размахиваясь, ударил ее по лицу. Она упала на пол, обливаясь кровью. Старик, видя такое, повалился перед офицером под ноги со словами: " Все кажу, все кажу!". С сильным польским акцентом он рассказал, что из леса пришли повстанцы и убили солдат, а сбрую и бричку растащили жители деревни. Офицер через старосту быстро собрал на площади жителей деревни и пригрозил им расправой в том случае, если они и дальше будут упорствовать в раскрытии преступления. Через три часа были возвращены и бричка, и сбруя, а также трупы солдат, которых они неподалеку и закопали.
В Германии Степан воевал немного. Их полк вывели к берегу Балтийского моря, и он стал резервным. Потом началась демобилизация, и он попросил билет до Кубани. Но на Кавказ билеты не продавали. Военные вскоре рассказали, что Сталин хотел наказать Турцию за угрозу во время войны. Но отменил свое решение из-за того, что уж слишком велики были потери в войне. Ну а поскольку там ожидалось введение военного положения, то прописку не давали.
Мирные дни
Степан вернулся в Ощепково. Так сбылось предсказание старика-вещуна. Женился, и стал работать агрономом. Здоровье, расстраченное на войне, постоянно давало о себе знать. В больницу, куда обращался, помощи не оказывали. А один раз произошел совсем дикий случай. В 1953 году парализовало правую руку. Он испугался, что паралич может рапространиться и на все тело, так же, как и в Ростове - на - Дону. Врач в Реже осмотрела его и говорит: " А у нас такие ведь работают, а вы, похоже, симулируете." У Степана потемнело в глазах. Он прошел всю войну, как говорится, от звонка до звонка, ни разу не уклонился от трудностей, был каждый день на волосок от смерти. А тут какая-то врачиха смеет молоть явную ложь. Чуть не прибил он ее тогда в запале, выдернув из-под себя табуретку. Да во время остановился. Табуретка с грохотом ударилась о пол и сложилась ромбом. Врачиха с визгом выскочила из кабинета. Степану помогло тогда лечение народными средствами. Он прикладывал сапропель. В Арамашке работала грязелечебница, там и брал озерную грязь. Каждый день, после того, как Лидия Ивановна (жена его) истопит печь в доме, он убирал из нее все угли и залазил в еще не остывшее нутро. Лежал там часами, прогревался.
Умер Степан Андреевич 7 мая 1985 года. А 9-го мая в Арамашку приезжал военком, чтобы наградить его и других фронтовиков орденом Отечественной войны. Узнав, что он умер, сказал, что при таком случае награда ему не положена, и увез ее обратно в Реж. До сих пор дети защитника Родины недоумевают: выходит, их отец так и не заслужил даже обыкновенного ордена.Мне кажется, что тут кроется досадная несправедливость. А надо отметить, что С. Котов за всю войну был награжден двумя медалями: " За победу над Германией" и " За оборону Кавказа".
На снимках: С. Котов с женой Лидией Ивановной; С. Котову 50 лет.
[466x699]