Это цитата сообщения Эльдис Оригинальное сообщение

В.Розов. Удивление перед жизнью.

Мне посчастливилось прочитать часть книги Виктора Розова «Удивление перед жизнью». К сожалению, она досталась мне на совсем маленький срок, и всю я её прочитать не успела. Однако…

Однако книга произвела на меня очень сильное впечатление.

Вот, пожалуй, я представлю здесь небольшие отрывки из главы «Я счастливый человек».

Речь идёт о ВОВ, Розов получил смертельное ранение в первом же бою, который он смог описать так, что этого достаточно вообще.

Итак:

«Госпиталь. Чего только я там не видел, чего только не испытал! Нет, не только мук и страхов. Сколько там было хорошего, радостного, необыкновенного! Даже в палате смертников, где я пролежал целый месяц.

Скверная палата, тёмная, тесная, сырая, да и окна выходили в кирпичную стену двора-колодца. Может быть, и верно решило начальство госпиталя: чего, мол, им, всё равно временные клиенты, оставим лучшие комнаты для выздоравливающих.

Каждый день два-три покойника, но кровати не пустовали ни часу. Вынесут одного – волокут новых. Большинство без сознания, в бреду. Я не бредил, но и не спал, только два-три часа под пантопоном. Слушал чужой бред, чужое хрипение, зубовный скрежет. Один мальчик, совсем ребёнок, лет двенадцати, от силы – четырнадцати, всё пел, день и ночь, двое или трое суток. Пел песни одну за другой. Нежно, бархатисто, чисто. Голосок прекрасный, и слух безукоризненный. Пел в бреду. Так и умер, не приходя в сознание. Песенка оборвалась, и что-то растаяло в воздухе. Я ждал, не возобновится ли пение, ждал час, два. Нет. Спросил сестру: что, мальчик умер? Она кивнула. Пел, как наверное, поют ангелы на небесах. Да он уж и на земле был ангелом. Убежал в партизаны и был убит.

Но я же хотел написать о радостном. Впрочем, и этот мальчик – радость. Я слушал его святой голос.

В этой палате, в этом сером предсмертии, я просил книгу и, установив её на грудь перед глазами, читал вслух «Пиковую даму», «Дубровского». И, представьте себе, те, кто был в сознании, слушали. Слушали внимательно, серьёзно. Там, где есть хотя бы последнее дыхание жизни, она шевелится.»

«Много было в госпитале  странного на взгляд жителей мирных лет.

Привезли новенького, положили напротив меня. Фамилия – Соловей. Ленинградец. У него оторваны обе руки и обе ноги. Парень без передышки кричал благим матом, срывал зубами бинты с култышек рук, требовал, чтобы его отравили. Орал и бесновался долго. И в палате начался ропот:

- Заткнись!

- На кой чёрт нам его подсунули!

- Несите его отсюда!

- В коридор выставите, уберите к лешему!

Просто лежачий бунт.

И выставили в холодный коридор. Вечером внесли обратно. Тихого, вялого. Он ещё два дня негромко упрашивал прикончить его, но потом перестал, смирился.

Может быть, скажете – жестоко гнать из палаты такого, бессердечно? Это не жестокость, это война. Это люди с особым состоянием души.

Я мог неторопливо с аппетитом есть манную кашу, а рядом на койке закрывали простынёй умершего соседа. Под простынёй обрисовывался его нос, живот, кончики ног. А я ел вкусную сладкую манную кашу. С аппетитом.

Опять скажете: чёрствость, эгоизм, одеревенение естественных чувств? Нет, не эгоизм, не чёрствость, не одеревенение. Это сила жизни…

Я изучал в госпитале немецкий язык и вёл обширную переписку с друзьями. Нет, этот год в жизни не был потерянным годом. Никогда, ни одной секунды не надо терять, ожидая завтра. Надо жить сегодня, сию минуту, секунду, мгновение. В этом преодоление страдания и радость бытия. Сей миг!..»