Я держу в руках кальянный чубук и говорю:
- Знаешь, мне кажется, что несчастье - это заразно.
Дым оплетает руки, путается в волосах, ластится к одеялу. Я продолжаю:
- Если общаешься с несчастным человеком, рано или поздно начинаешь разделять его боль. Потом проецировать. А потом...потом с тобой происходит какая-то херня.
Мои руки пахнут вишней, мои волосы пахнут вишней, и вообще этот чертов табак ужасно воняет.
- Это как грипп. Или насморк. Ты меня слушаешь, мать твою?
- Ты хочешь чаю?
Я бессильно отмахиваюсь и зарываюсь в подушку.
- Ты знаешь, что это похоже на клиническую смерть?
- Несчастье? - рассеяно спрашивает он и уходит на кухню.
- Нет. Просто...когда я курю. Ты знаешь это ощущение - когда чьи-то руки массируют твои извилины?
Я не могу выдохнуть.
- Теплые, большие руки.
У меня немеют ноги и заплетается язык.
- Мне кажется, что со стороны...все это бессмысленно. Тебе не кажется, что мы разные люди?
Свист закипевшего чайника.
- Кажется или нет?
Я смотрю на себя откуда-то сверху и с трудом сдерживаю тошноту. Тело, распластанное на кровати, вызывает отвращение.
- Если бы я умерла, что бы ты стал делать?
Молчание. Меня бьет дрожь, а глаза разъедает дым. Я роняю чубук.
- Я хочу, чтобы меня кремировали.
- Сколько тебе сахара класть? - доносится из кухни.
Какой в этом, собственно, смысл?
- Три.