Дома, у Морганов, Ренни умолкала напрочь, покуда Джо прямо не спрашивал ее о том, как прошло утро. Он часто именно так и делал, и Ренни мрачно врала насчет темы нашей очередной беседы. Мрачно и неуклюже: это было не самое приятное зрелище. Джо слушал ее внимательно и чаще всего с видом весьма неопределенным; иногда он улыбался. Возможно, он понимал, что она ему лжет, хотя человеку, знающему истинное положение вещей, трудно оценить искусство лгущего. Однако, если и понимал, его это не слишком беспокоило. Он и впрямь был очень сильный человек.
Мы с ним раз от раза ладили все лучше. Он отчаянно спорил со мной о политике, истории, музыке, цельности, логике - обо всем на свете; мы играли с ним в теннис и в кункен, и я выудил и вычистил две-три грамматические несогласованности из рукописи его диссертации - весьма эксцентрического и притом блестящего труда о спасительной роли наивности и энергии в политической и экономической истории Америки. Мое отношение к Джо, к Ренни и ко всей остальной вселенной менялось так же часто, как улыбка Лаокоона: сегодня я был правоверный левый демократ, назавтра одна только мысль о возможности каких бы то ни было перемен приводила меня в ужас; я был то аскет, то раблезианец; то гиперрационалист, то ярый противник всякого рационализма.
[Читать текст...]