Предисловие
Название, содержание, форма романа – здесь всё необычно. Это скорее сборник новелл на основе пьес в стихах о самых удивительных личностях и эпохах в истории России, что предопределяет и особый стиль повествования о таинствах любви и вдохновения, о таинствах жизнетворчества и искусства.
ЧАСТЬ I
МИСТЕРИИ ЛЕТНЕГО САДА
ПРОЛОГ
Три ж е н щ и н ы в масках.
Периоды взросленья есть у века,
И больше, чем у человека.
Игрою случая, не без затей
У новых поколений и идей
Является предтеча;
Таинственна их встреча.
Так, юность дивная Петра,
В ученьи страстная игра
Эпоху новую открыли,
Что Просвещеньем окрестили,
С веселым таинством в садах,
В кринолинах, в париках, -
В жемчужинах Ватто запечатленных,
Сияньем красок в небо вознесенных.
Науки и ремесла постигая сам,
Он подданных привлек к своим трудам,
И воин, и строитель,
Царь-просветитель,
С любовью к таинствам священных чувств,
Мистериям природы и искусств.
Войне ж, предпринятой за выход к морю,
С освобождением отеческих земель -
Все нет конца; уж здесь основан город,
А враг спешит дойти досель
И до Москвы, разрушить государство,
Неведомое миру царство.
Что вышло из всего того,
Займет вас впрямь, как волшебство.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Санкт-Петербург. Май 1708 года. Летний дворец. Комната на верхнем этаже. Денщики царя различного возраста и вида, народ простой, но смышленый.
Один из них, не без важности:
- Все здесь? Бесшумно встали в полукруг на равном расстоянии от центра, где я стою. Нешуточное дело. Прошу собраться с мыслями. Во-первых, Карл с войском подошел к границам нашим.
Другой, рассмеявшись:
- Какая новость! Мы воюем с ним, поди, не первый год и, слышь, весьма успешно с тех пор, как швед под Нарвой преподал жестокий нам урок, как детям, к счастью. Так рассудил пресветлый государь. Он повелел - неслыханное дело! - собрать колокола по всей Руси, чтобы отлить как можно больше пушек, и, сталось, Бог его благословил.
Третий, задумываясь:
- Кто знает? Может быть, еще накажет.
- За бороду твою уж непременно.
Первый продолжает:
- Освободив отеческие земли вдоль берегов таинственной Невы, у моря город новый заложили, сей Парадиз, и порт, и судоверфь. Мы не хотим бессмысленной войны, что Карл затеял ради пущей славы, прельщенный ветхой тенью Александра.
Третий с удивлением:
- Преславный полководец, говорят, хотя и юн, прослыв непобедимым, заставил всю Европу трепетать.
- А мы ведь не таковские, пожалуй.
Четвертый, выходя из полукруга:
- О чем речь? Что у нас воинский совет? Генералы собрались? Шуты вы гороховые!
Первый:
- Тсс! Помни, братец, денщики - преважные птицы. Из царских денщиков выходят в князья и генералы.
Пятый, еще мальчик:
- Из шутов тоже выходят в князья? Я к тому говорю, что шуты его величества - то князь, то боярин.
Первый, улыбнувшись:
- Нет. Князья природные идут в шуты по простоте или же по подлости. Шуты не работники, как мы, а юродивые или весьма ловкие комедианты. Шутовство - забава, а у нас - служба.
Второй:
- А чтоб служить, все надо разуметь. Коль государь, он мастер на все руки, мы - руки, ноги и уста его.
Третий сокрушенно:
- Снедает нас великая печаль.
Третий:
- Еще бы! Наших союзников - Данию и Саксонию - без генеральных баталий, токмо угрозою разоренья король шведский принудил к уплате больших контрибуций, что и пустил на снаряжение армии, с которой он сбирается дойти до Москвы и расчленить Российское государство на удельные княжества.
Второй:
- Король сей точно юн, живет мечтами. Война ведь не потеха, слава - дым. А что же будет во-вторых, скажи.
Третий:
- То знаем и мы. На Дону взбунтовались казаки. Тоже грозятся дойти до Москвы - побить бояр и иноземцев за подмену царя, за измену, за православную веру.
Первый:
- Всего же горьше: государь не здрав. Исходит беспрестанно кашлем с кровью, гортань и грудь изныли невозможно. Уж месяц, облегченья нет и нет. Врачи велят лежать. Ему же как? Родных встречать на буерах умчался. В диковинку все им, а он и рад, пусть привыкают к морю, коли город у моря с Божьей помощью заложен.
Второй:
- А государь царевич Алексей? Из всех родных не он ли самый первый приехать должен был, когда отец жесточе занемог? К тому ж встревожен потоком извещений о разладе в Российском государстве?
- Говорят, он укреплением Кремля там занят - на случай, коли швед придет к Москве.
- То дело доброе, когда б он бросил, свое безделье ради государства, наследства тяжкого для юных плеч.
Третий:
- А государь-то наш взошел на трон лет десяти.
Первый:
- Два брата было их на троне, малолетних...
Пятый:
- Как же это? Разом два царя и малолетних?
Входит Катерина, молодая женщина, миловидная, статная, и, оставаясь в стороне, слушает.
Первый:
- А, знай, у царя-батюшки Алексея Михайловича от первой жены, из Милославских, было много детей, да диковинное дело, дочери росли здоровые, а сыновья, как один, все хворые, - наследство некому оставить. Вот Алексей Михайлович, как скончалась царица, вскоре женился на молодой и здоровой девице из Нарышкиных и не ошибся. Наталья Кирилловна родила сына-богатыря на радость царю.
Четвертый:
- То государь наш Петр Алексеевич.
- Ему и четырех лет не исполнилось, как помер царь-батюшка. Кому же быть царем? Конечно, старшему брату Федору, хотя и хворый он. Вот Милославские вновь у трона, а царицу Наталью Кирилловну с сыном и знать не хотят. Когда же царь Федор скончался, встал вопрос: кому быть царем - хворому Ивану или здоровому Петру, пусть первый и старше на два годика?
Четвертый:
- То есть кому у трона стоять - Милославским или Нарышкиным.
- Патриарх Иоаким и Боярская дума, народ на площади сказали: “Петру!” Он и взошел на престол, и было ему десять лет.
Второй:
- Да мать его, царица, не сумела власть удержать, когда царевна Софья, из Милославских, изъявила право Ивана утвердить, пускай он хворый.
Третий:
- А что? Он старший. Хворым был и Федор, а царствовал.
Первый:
- Была ли польза в том? Уж Милославским точно, и они-то служивый люд московский взбунтовали; Ивана возвели на трон, чтоб Софья при меньших братьях правила страною, а всех родных царицы извели, злодействуя у Красного крыльца, не чинясь взоров юного монарха, во гнев впервые впавшего великий, что ныне прорывается подчас гримасой детской муки...
Пятый:
- Страх ужасный!
- Царицу с сыном отстранив от власти, царевна Софья правила одна, - неслыханное дело на Руси! Вошла во вкус. Меж тем наш юный царь, с потешными играя, войско создал и с ними возмужал, здоров и весел, не то, что братец страждущий Иван. Что делать Софье? Власть отдать, гоненьям подвергнуться тотчас, - таков обычай. Она опять стрельцов к себе призвала: всего лишь брата приструнить хотела или убить - не знаю. Государю пришлось бежать средь ночи, жизнь спасая; в Посаде Сергиевом он укрылся, куда потешные к нему стекались.
К дворянам он с указом обратился от имени двух государей; к Софье - оставив козни, в монастырь уйти. Но власть его как будто не прельщала; он продолжал с потешными возиться и, строить корабли вдруг возмечтав, уехал за границу обучаться, - бывало ли такое на Руси? - Сам царь под видом подданного тоже, и тем стрельцы воспользовались вновь.
Третий со вздохом:
- Зато стрельцов несчастных полегло, да не на поле брани, а на плахе - за тысячу. Сам государь рубил им головы, в лице меняясь, будто в него вселился бес, иль Сатана.
- Да будет сказки повторять напрасно.
Катерина выходит из тени:
- Что здесь такое? Представленье, что ли? В другой бы раз не стала прерывать. Все мы, конечно, впали в беспокойство, сон не идет... Но государь заснул. Дай Боже, чтоб проснулся он здоров. Ложитесь спать. Светает ныне рано. Он встанет с солнцем, помня о делах; а лучше бы проспал как можно дольше. Сон с Божьей помощью его излечит.
Входит царь Петр, заговаривает с изумлением:
- Я видел сон, ужасный и предивный. Послушайте. И надо б записать. Актерам бы сыграть его на сцене. Изрядная комедия, поди. Мне тяжело. И вот, кажись, я умер. Душа оставила больное тело и вознеслась - до потолка, до звезд, как светом все пронизало вокруг, прозрачно чистым, благостным и нежным, какого же в природе не бывает.
Меж тем я падал в бездну, в ад кромешный. “Пожалуй, - думаю. - Куды деваться? Из венценосцев мало кто не грешен”.
Два ангела, в полете уносясь, заспорили сердито меж собою, с изрядной спесью, о душе моей. Один из них надменный и лукавый, другой велеречивый, как монах...
Однако ж я не сгинул в ад кромешный. В сияющих лучах возник апостол, тот, кто хранит ключи от Рая в небе. Архангел Михаил призвал его в посредники, мол, пусть старик рассудит, насколько справедлива та молва: “Антихрист!” - говорят о нем монахи. А царь он православный, Бога чтит; в церковных песнопеньях царский голос слышней и искреннее всех звучит...
Тут дьявол выступил не без усмешки: “Но чтит он и языческих богов; в особенности Вакха обожает, Венеру - тож”. -”Что за беда? – сказал святой отец. - Коли силен он в вере. В забавах кто не грешен на Земле?”
“Да он прелюбодей; убийца тоже; все заповеди много раз нарушил”, - злорадствовал с усмешкой дьявол.
“В полунощном краю возвел он город, что именем твоим ведь освящен - как Парадиз земной”, - архангел вспомнил.
“О том я ведаю. Теперь вполне признал того, о чьей душе меж вами до срока явно разгорелся спор”, - апостол Петр воззвал с мольбою к Богу: “Всевышний! Царь, твой самый верный раб, творенью твоему дивясь всечасно, замыслил он свой край преобразить ремеслами, торговлей, просвещеньем, создать породу новую людей, с твоею помощью, тебе во славу! Он занемог от тяжкого труда строителя судов и государства в начале новых, небывалых дел. Слаб человек. Но дух его не сломлен. Пусть встанет вновь, свободен и могуч”.
И тут в глаза ударил солнца луч. Здоров я. Катерина, друг сердечный, пора мне на театр военных действий. - Уходит, и все за ним.
2
Москва. 5 октября 1708 года. Торговые ряды неподалеку от Кремля. Два трубача и два гонца на конях в окружении простого люда, купцов, дворян и иноземцев из мастеровых и послов.
Трубы.
Мальчишка с лотком на голове останавливается:
- А что будет?
Мужичок с сумой:
- Послушай, узнаешь. Да тебе некогда.
- Конечно, я же на работе.
- Беги! Молва тебя обгонит.
Купец показывается:
- Что-то задумал царь еще. На нашу голову.
Приказчик с живостью:
- А я слыхал, свейский король с войском подходит к Москве. Государь царевич осматривал стены Кремля, в порядке ли они? Выдержат ли оборону?
- В Кремле-то можно отсидеться. А мы-то как?
Два иностранца из посланников один другому:
- В “Ведомостях” сообщали об отъезде его царского величества на театр военных действий.
- Где царь, там и дело.
Трубы.
1-й г о н е ц. Слушай народ православный! Слушайте все! Мы прибыли прямо с поля сражения в лесах Белоруссии. Имеем сообщить важную новость. 28 сентября отряд русских войск под начальством его царского величества и светлейшего князя Меншикова наголову разбил армию генерала Левенгаупта, превосходившую наши силы вдвое. Все превосходство противника - в 8 тысяч - полегло на поле сражения у деревни Лесная...
1-й п о с л а н н и к. 8 тысяч? Не ради ли красного словца?
2-й п о с л а н н и к. Царь любит счет правильный во всем, как в кораблестроении. Но если правда, это весьма кровавая битва.
2-й г о н е ц. Захвачена вся неприятельская артиллерия, а также громадный обоз с провиантом и снаряжением, 78 знамен; в плен взяты два генерала, много офицеров и до тысячи солдат.
1-й г о н е ц. Победа полная и знаменательная. Королю Швеции Карлу XII впору запросить мира, и конец долгой войне. Государь на то уповает и с Божьей помощью да установится мир!
Подъезжает карета, тесня народ; из нее выглядыает царевич Алексей.
Алексей обращается к одному из гонцов:
- Послушайте, вы - Ягужинский, знаю.
Ягужинский:
- Да, государь царевич, это я. Приветствую я вас с победой оной!
- Его величество прислал письмо. В нем нет подробностей, одна лишь радость, с которой поспешил он поделиться. Из вашей ведомости я узнал, что войско наше вел сам государь в сраженье. Где фельдмаршал Шереметев? И где король? Он шел ведь на Москву.
Ягужинский, усмехнувшись, весело:
- То Карл лишь заявил на всю Европу, а до Москвы ему же не дойти: увяз в болотах, пропитанья нету, - увозим мы, иль предаем огню, и стычками изводим постоянно.
И вот из Риги Левенгаупт вывел на помощь королю большой обоз, с конвоем в целый корпус, что прознали, настигнувши их летучим мы отрядом.
Сил вдвое меньше, но и дать обозу случиться с Карлом ведь нельзя никак. И тут за дело взялся государь и, вместо мелких стычек, дал сраженье, как истый полководец и солдат, поди, впервые сам на поле брани носясь, как Марс, как Божия гроза.
Алексей, усаживаясь в карете:
- Его ж могли убить? Ведь он не бог!
Трубы. Гонцы удаляются, толпа невольно следует за ними, с живостью обсуждая новости.
В карете с царевичем Алексеем его духовник отец Яков. Алексей про себя бормочет:
- Зачем царю все самому-то делать? Того же требует он от меня. Вот приказал мне рекрутов набрать в Преображенский полк, где сам полковник. Всех осмотреть и каждого, как он то делает, мне не досуг, да лень, - отправил скопом всяких, чтоб скорее лишь отвязаться.
Отец Яков усмехается:
- Ну и угодил в беду.
Алексей тоже усмехается:
- Худых я рекрутов прислал! А коли добрых нет? И я ж повинен в безделье, как в измене.
- То-то ты так испугался гнева государя и бросился за помощью к мадам, - у пленницы, поди, искать защиты.
- А что? Заступницей ей быть приятно, особенно за сына у отца, пребудя в фаворе. Она умна.
- Да от ума ее тебе же горе. Вот Анна Монс могла царицей стать, а счастья своего и не постигла; синицу ей подай, когда журавль гнездо ей свил...
- Ужели бы женился?
- Зачем же матушку твою отправил он в монастырь?
Алексей злорадно:
- А Анна Монс влюбилась в кого-то?!
- Шашни строила со всеми, как блудница, не ведая о счастье, какое привалило ей, как в сказке.
Алексей задумчиво:
- А что и матушка не ведала? Боюсь, и я не ведаю, наследник, когда одна лишь мысль: его ж могли убить, - меня надеждой взволновала до слабости в коленях и в уме?
Да это ж грех. А в том кому признаюсь, чтоб душу облегчить и Бог простил?
- Конечно, мне; ведь я твой духовник.
Алексей в сердцах:
- Однажды, впав в раскаянье, как в муку, снося обиды с детских лет за мать и за себя, что рос я сиротою, - отца я не любил, не видел вовсе, а явится, боялся, как грозы...
Не раз бывало, я желал ему, отцу и государю, скорой смерти, томимый тут же страхом и виной, - чтоб душу облегчить однажды я на исповеди в том тебе признался - в великом страхе пред отцом и Богом.
Ты, пастырь мой, обрадовался, точно благую весть услышал от меня.
“Мы все того ж желаем”, - ты сказал с доверьем полным, что тебя не выдам.
Пред кем же исповедоваться мне, лукавый поп, ужели пред тобою, чтоб Бог услышал и простил меня?
Со стен Кремля раздается пушечная пальба; народ, обтекая карету, выбегает на площадь, с живейшей радостью.
Голоса несутся:
- Куда спешим? Пальбы ли не слыхали?
- Сейчас же фейерверк начнется славный!
Отец Яков:
- Все рады. А чему - не знают сами.
- А государь-то знает все - и радость его разносят пушки и огни, и с ним народ ликует заодно.
3
Ставка короля Швеции вблизи Батурина. Конец октября 1708 года. Карл XII один.
Карл, погруженный в раздумья:
- Я мог подумать, это бред солдата, который, верно, струсил и сбежал при первых звуках боя без оглядки. Один добрался. Больше никого. Велел казнить его. Отговорили, Мол, если правда. Все равно он труп.
Как заяц, что унесся сперепугу неведомо куда, к своим же в плен, в свое же оправданье порасскажет, развесьте уши. Царский корволант, числом ничтожный, вместо мелких стычек, решается на бой, и генерал дает сраженье, будто окруженный всей русской армией. И он разбит?
(Пауза.)
Не верил я. В душе ж какой-то ужас. Сон не идет. Как малое дитя, боюсь я одиночества под вечер; а в обществе не знаю, что сказать.
Я одинок. Как Александр. Иль Бог. Я думал лишь о славе, как иные мечтают о богатстве, о любви, и был увенчан славой беспримерной, - взошел в ее сияньи новый век.
Входит адъютант.
Где ж гетман? Жду его.
Адъютант:
- Сейчас он будет. Боюсь, король, союзник ненадежный. - Уходит.
Карл всплескивает руками:
- Явился наконец генерал Левенгаупт, запыленный, изможденный, мучительно бодрящийся. Мой лучший генерал. Все было ясно. “Генерал, что с вами? Не из плена?” - “Нет, хуже, - отвечает, - чем из плена, государь. Из ада выбрался.” Словом, солдат был прав. А у моего лучшего генерала был такой жалкий вид, что я расхохотался. Он уверяет, что русские совсем не те, что прежде. Сам царь руководил сраженьем, разъезжая на коне один, без свиты и охраны. Жаль, меня там не было. “О, государь, зачем же вы повернули на юг, не дождавшись обоза?” Мы просто не ведали, где обоз. Между тем гетман Украины в тайне от царя заготовил нам всего вдоволь, как обещал. А за казаками и хан крымский, и османы выступят против России. По крайней мере, такова политика шведского двора, чего пусть опасается царь. Я не спешу закончить войну; я еще молод и, Бог даст, мне удастся перекроить карту Европы и Азии, по моему усмотрению. (Застывает на месте.) Но некий ужас заполняет мне душу. Не страх смерти; смерти я не боюсь, готов ежечасно рисковать жизнью. А пытаюсь понять, в чем дело, и Мазепа, суровый старик, умеющий быть подобострастным и изысканным, недаром поляк до мозга костей, хотя игрою случая и интригами ставший гетманом Украины, является передо мною, как в зеркале, а лучше сказать, как в портрете искусного живописца. Суровость его - это скрытность надменного и подозрительного старика, алчного, к тому же, и мнительного, коварного и жестокого, любострастного и трусливого. Все это проступает на его лице и взоре, может быть, потому что мне достаточно известно об его повадках и интригах. (Снова в движении.) Когда у человека такая личина, от него можно всего ожидать. Не заманил ли он нас на Украину по уговору с царем? И Батурин, его резиденция, где он собрал якобы провианта и снаряжения для моей армии - ловушка? Я приостановил движение армии в четырех милях от Батурина, чтобы разобраться, по крайней мере, в моих сомнениях.
Адъютант, открывая дверь:
- Ваше величество, пан гетмен.
Карл про себя:
- Он скрытен, что ж, я тоже не люблю делиться с мыслями, сам тешась ими в душе своей, являясь пред другими суров и храбр как воин, как король.
Входит Мазепа, церемонно раскланиваясь.
У Яна Казимира при дворе росли вы...
Мазепа:
- Да.
- Учились за границей. Карьера вас блестящая ждала. Что ж занесло на Украину вас?
- Король! Я смею ль вас спросить о том же?
- И правда! Слава нас заносит в дебри России или Индии далекой.
- Меня ж судьба забросила без войска на край Европы, с Азией под боком; один средь варваров, как римлянин, не смог смириться я последней долей и гетмана, а пуще женщин здешних прельстил я всем - и статью, и умом, изысканной манерой обхожденья, что, впрочем, было и нетрудно мне.
Ведь гетман ненавидел москалей, - на Украине это в обиходе, как братья меж собой порой не ладят; народ поборами он обложил, виня во всем Москву, - о том прознали и гетмана в Сибирь сослали...
Карл, рассмеявшись:
- Ясно. Но как же вам, поляку, удалось верховной властью стать на Украине? Ведь и поляков тоже здесь не любят. Уж, верно, вы услугу оказали - немаловажную - царю?
- Какому? Царей ведь было два. При меньших братьях царевна Софья правила страной - с любимцем князем; у него я место и выторговал, заплатив немало за булаву, бунчук и знамя...
- Где же те атрибуты вашей власти, гетман?
- В Батурине. Я к вам спешил, король. А встречу вашему величеству при всех регалиях еще устроим и с громом пушек, с фейерверком пышным, прославив наш союз на всю Европу.
- Не мните ли себя уж королем, чтоб думать о союзе с нами, гетман?
Мазепа с важностью:
- Король Польши, тот самый, кого вы сделали королем, ваше величество, обещал возвести меня, Мазепу, в княжеское достоинство и отдать мне во владение воеводства Витебское и Полоцкое. Я же передаю Польше Украину, а вам, королю Швеции, Стародуб, Новгород-Северский, Мглин и Брянск, некогда входившие в состав княжества Литовского. Таков договор мой с королем Польши Станиславом Лещинским и с вашим величеством.
Карл, взглядывая в сторону:
- Правомочны ли заключать такие договора вы, не уверен. Я распоряжусь обо всем в свой час. А вот что вы обещали? 30-тысячное войско. Где оно? Вы обещали провиант, снаряжение для моей армии.
- Все это в моей резиденции в Батурине, ваше величество. Здесь - рукой подать.
- Но почему ж царь Петр, сместив царевну с ее любимцем, - с булавою вас оставил? Или кому-то заплатили вновь?
- Царя прельстил я знанием латыни и дел; он любит дельных; я служил, но не ему, а самому себе, покорству принуждая Украину.
- А что ж вы предали царя? Ведь он вам верил, вопреки доносам?
- Вера могла иссякнуть. Быть меж двух огней, меж молотом и наковальней мне наскучило; ведь чужд народу я. Вдруг предзнаменование такое: прелестница явилась, как во сне, от имени двух королей, мне славу туманно обещала и венец - не короля, а князя Украины - в пределах Речи Посполитой. Что ж, со славой я вернулся б ко двору.
- А, знаете, готов поверить вам. Личину сбросить хочется уж очень, как гусенице грузной, прямо мерзкой, и бабочкой с красивою расцветкой взлететь над вешним лугом, почитая себя владельницей сих земель.
- Личину старости я б сбросил, точно, каких бы мук ни стоило мне это и здесь, в земной юдоли, и в аду.
- Так, обратитесь к ведьмам; вы из тех, кому приносят те успех.
- А знаете дорогу к ним, король? Скажите мне пароль.
- А, шутка хороша! Прекрасно, гетман. К Батурину! Поскачем мы вперед. Когда там верный гарнизон, зачем вся армия?
- Уж скоро ночь. Опасно, всемилостивейший король. О, Боже!
При ясном небе прокатывается гром.
То штурм Батурина. Мы опоздали, промешкав сутки в четырех-то милях!
- О, нет! Так пушки не палят; то взрывы мощнейшей силы...
- Город рушат мой! Знать, не благословил мое решенье Всевышний.
- Верно. Но не унывайте. Не с ним же, а со мной вступили в сделку; в накладе-то остался я один, как с Левенгаупта обозом. Ладно. В одном сражении за все сочтемся.
Снова и снова прокатывается гром.