Запрашивают фото и даже портреты Петра Киле, что всегда приводит меня в смущение, поскольку никогда не любил сниматься, поэтому хороших снимков, кроме случайных, нет. Снялся в 40 лет, а прошла еще целая жизнь. Однажды, на рубеже XX - XXI веков, собрались однокурсники философского факультета Ленинградского университета в одной из аудиторий. Это было легко устроить, по крайней мере, три профессора и декан были из нас, выпускников 1966 года. Я встретился с однокурсниками, расставшись с ними в юности, уже в возрасте... Вот как они выглядели...

[878x576]Слева в первом ряду Владимир Кобзарь, второй - Иван Панченко, третий - Юрий Солонин, декан философского факультета и член Совета Федерации.

В верхнем ряду Олег Журавлев, Петр Киле, Владимир Вишаренко, Аркадий Плоткин, Виталий Кошелев.

Разумеется, о каждом из них я мог бы многое рассказать, хотя ни с кем из них не был близок, а тот, с кем я успел подружиться, самый многообещающий из студентов, рано умер. Но лучше приведу несколько сонетов.

                    * * *
Нет горьше, кажется, разлуки с близким другом,
Умершим молодым; мечты его, как дым,
    Рассеялись над вешним лугом,
Где небо в звездах вопрошали мы
    О смерти, о любви, о вечной жизни,
Убежище, как в детстве, находя в отчизне,
Безмерной, с сотнями народов и племен,
        Единых из глубин времен.
    Семья распалась, дети, что сироты,
Пусть даже нет у них о том заботы.
А что же сталось с нами без страны,
        Ее естественных границ,
                  Ее столиц,
        Ее небес, ее весны?!

                     * * *
    Друзья! Умчалась юность наша.
Пустеет час от часу жизни нашей чаша.
Да, грустно, но тужить нет смысла. Рок.
Иное бедствие постигло нас врасплох.
Собрались мы, как после кораблекрушенья,
    Немногие, и нет нам утешенья.
Страна огромная, как целый материк,
Где новый мир недаром ведь возник,
Осталась лишь таинственным виденьем,
    Ужасным для кого-то наважденьем,
Прекрасным и пленительным для нас,
    В ком свет души поныне не угас.
Здесь, на брегах Невы, взросли мы, юность мира,
    Свободные, как пушкинская лира.

                     * * *
Но что же с нами сталось? Где наш дом?
Как на чужбине, мы в отечестве своем,
    Мы - пленники чужой свободы
Нас грабить, лгать, натравливать народы, -
    Все ради барыша нуворишей, воров,
Как будто этот путь не стар, как мир, а нов.
    Что ж, милые друзья, философы эпохи
Великих катастроф, дела-то наши плохи?
Не веря в Бога с детской простотой
Сократа иль Христа и в Рай земной, -
Его, глумясь, отвергла мстительная злоба, -
Чем можем мы утешиться у гроба,
    С последними прости-прощай,
С тревогой за Россию, чистый вешний край?

                      * * *
И все же мы счастливцы, как ни странно,
Родившиеся в мире новом, верно, слишком рано,
    Мы, как посланцы будущих времен,
    Сонм жизней прожили. О, чудный сон!
    Все было, как впервые: новой жизнью
Повсюду веяло над милою отчизной -
    Зимой - в сиянии снегов,
А летом - в пышном разнообразии цветов;
И осень означала - в школу снова
    За тайной света, тайной слова,
И с таинством взросления весной
В мечтах и песнях вместе со страной,
    Встающей из глубин тысячелетий,
    В грядущее унесшейся в полете.

[876x560]

 Здесь прибавился Михаил, неизменный староста нашего курса. Вскоре после этой, может быть, нашей последней встречи Аркадий Плоткин с семьей уехал в США, поселился в Бостоне; Вишаренко умер; снимал Олег Журавлев, который года два назад умер, хотя жил весьма благополучно, поскольку его жена, скромная служащая банка, с наступлением новых времен сделалась весьма состоятельной; жизнь складывалась счастливо и у Володи Кобзаря, но зрение его подвело, он практически ослеп. Философского факультета нет, а есть гибрид вроде факультета философии и политологии, или культурологии, не знаю. Ясно одно: философия приказала долго жить.

©  Петр Киле