ВСТУПЛЕНИЕ
Санкт-Петербург - вид с мансарды высокого доходного дома в стиле модерн: поверх крыш золотые вертикали Адмиралтейства, Исаакия, Петропавловского собора, - со снижением точки обозрения возникает сеть рукавов Невы и Каменный остров с небольшим особняком в стиле модерн в саду, куда проникает наш взор, точно вслед за вороной, пролетающей это расстояние, как и сказать иначе, во времени и пространстве.
Эта мысленно возникающая перспектива с некоторого времени обрела совершенно особый смысл для обитателя мансарды Павла Морева. Бывая с юности на островах на этюдах или просто в прогулках, он обратил внимание однажды на дом в стиле модерн, старинный, несколько потемневший, он стоял в саду, тоже словно запущенном, между тем там бегали дети, это был детский сад.
С началом быстрых перемен было ясно, что старинный коттедж в саду приглянется кому-то, и, действительно, дети исчезли, там затеяли ремонт, с возведением новой ограды… Случилось так, что Павел Морев нашел работу как дизайнер и реставратор у нового владельца коттеджа, которого все звали за глаза Лысый. В чулане на чердаке обнаружили замурованный пятый угол с драгоценной ныне утварью, картинами и папками с рисунками, коими именно Морев заинтересовал владельца, посоветовал чулан превратить в мансарду, где и разместил экспозицию из находок.
С завершением ремонтных работ Морев не думал, что судьба приведет его снова в дом в стиле модерн на Каменном острове с неприступной оградой - уже с новыми владельцами, с которыми он будет вовлечен в самые неожиданные приключения, по сути, в фантастику наших дней.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Игрою случая новые владельцы познакомились на корпоративной вечеринке. Потехин (лицо у нас известное) приехал один, без жены, поскольку вечеринки у Лысого (тоже известное) нередко заканчивались стрельбой. Полину взяла с собой ее подруга. Подвизаясь в шоу-бизнесе и вращаясь среди новых русских, она решила вывести ее в люди. Потехин и Полина невольно оказались одни у столиков, где никто не задерживался, хватая на ходу бутылки и бокалы и уединяясь в саду. Они поглядели друг на друга и рассмеялись.
- Не хотите выпить? - сказал он. - Шампанское? Коньяк? Здесь и вина есть.
- Можно попробовать, - сказала Полина, смущаясь, неприметной внешности, в костюме, для нее парадном, в котором ходила на работу.
Она знала в лицо Вениамина Потехина, он был из ее высокого начальства. Он же ее, конечно, не знал. Поскольку он не спешил представиться перед незнакомой дамой, вероятно, думает сохранить инкогнито. Тем лучше и для нее, решила Полина.
Они попробовали несколько сортов вин. Ничего подобного Полина прежде не пила и охотно подставляла бокал еще немножко и еще немножко. Между тем они познакомились, то есть назвались лишь именами: Полина и Вениамин; Вениамин и Полина - очень необычное сочетание.
Девушка опьянела и явно похорошела. Вениамин повел ее в дом, ей нужно было в туалет, да и ему тоже. Затем на некоторое время они затеряли друг друга и очень обрадовались новой встрече, поскольку стало ясно, что по всем углам дома и сада пары трахаются, и им нет спасения, как, взявшись за руки, бежать отсюда. Но, выяснилось, никого не выпускают, гостей развезут лишь утром. Вениамину как одному из именитых гостей выделили комнату, где он уединился с Полиной.
- Не хочешь выпить?
- Нет. Все-таки это моя первая ночь с мужчиной.
Он не поверил ей и взял ее без церемоний. Лишь затем сказал:
- Прости. Зачем ты это сделала? Зачем пришла в этот вертеп?
- Речь шла о корпоративной вечеринке.
- Ты знаешь меня?
- Как все... Но за этот вечер узнала лучше.
- Больно?
- Не очень. А потом было и вовсе хорошо.
Кровь на простыне и такое ее признание снова возбудили его.
- Можно еще?
- Пожалуй. С первого раза и вино я не могла разобрать...
- Так, мы можем опьянеть от любви...
- До этого еще далеко... Но опьянеть от секса тоже невообразимо приятно, скажу я вам.
Утром Потехин отвез Полину домой. Распрощались без нежностей; он лишь расспросил, какую должность она занимает в одной из фирм и на какую могла бы претендовать, - вскоре ее повысили в должности с баснословным для нее окладом, - она решила, что Вениамин избрал такую форму вознаграждения ее первой ночи. Пришлось приодеться как следует. Он не звонил и не показывался, естественно, человек занятой и женатый, что для него случайная связь на корпоративной вечеринке. Она радовалась своей успешной карьере и трудилась, как пчела.
Однажды, выходя из офиса и спускаясь по ступеням верхней площадки, Полина оказалась в поле внимания нескольких мужчин, с которыми работала, а среди них Потехин, который едва узнал ее, и вот ее позвали и представили высшему начальству как одного из самых успешных сотрудников фирмы.
- Мы знакомы. Да я просто не узнал вас! - воскликнул Вениамин и вызвался отвезти ее домой.
Полина, глядя на него с благодарной улыбкой, - что ни говори, нежданное и не очень красивое приключение обернулось для нее началом успешной карьеры, - лишь чуть покачала головой, мол, нельзя. Он не стал уточнять, почему и что, и они расстались. Впрочем, ее тут же усадили в служебную машину, с правом вызывать ее по необходимости. После этого прошло три месяца, Полина давно про себя решила, что на продолжение случайной связи ей уповать нечего, она, наоборот, была довольна, что Потехин ведет себя с нею столь корректно, впрочем, он доволен ее работой, вот и квиты.
Теперь, пользуясь интересом к ней мужчин, она могла бы распорядиться своей особой лучше, чем всю юность. Но она все еще чего-то выжидала, утверждаясь прежде всего в собственных глазах.
Полина была на работе, когда позвонил к ней Вениамин, и она отозвалась, уходя в сторону от всех.
- Да, я слушаю вас.
- Полина, с новой встречи я прямо не могу забыть вас. Мы можем встретиться и все начать с чистого листа?
- С чистого листа не удастся, - рассмеялась Полина. - Я помню первую ночь. Но продолжать в том же духе уже нельзя.
- Вот я и говорю: пусть все будет иначе. Я влюблен в вас, это для меня несомненно и ново. Я бесконечно рад нашей новой встрече...
- Наша новая встреча - у офиса - была почти три месяца тому назад. Я за это время могла три раза влюбиться и один раз выйти замуж.
- Слава Господи, это всего лишь ваша шутка, судя по которой вы и не влюблены, и не замужем. А я влюблен не на шутку - почти три месяца я выдерживал характер - и по отношению к вам, и по отношению к жене, с которой, независимо от наших с вами отношений, я расстанусь. Теперь мое счастье - в ваших руках.
- Кабы все так обстояло. Я строптива и поэтому, видимо, невезучая. Вы слегка выправили мою судьбу. Но стоит ли вам ей довериться, не уверена.
- А это мы увидим.
Не было причин отказываться от встреч - от ужинов-свиданий, что отдавало празднеством, на котором Золушка являлась принцессой. Но ни Золушка, ни принцесса не умеют играть роль любовницы. Полина словно проявляла строптивость необъезженной лошади, не сливаясь с наездником в полное торжество его воли и силы, а ускакивала в сторону, вместо подчинения. Свидания их скорее расхолаживали, чем сближали. Бракоразводный процесс тоже вносил холодок.
И вдруг произошло одно громкое убийство: известного уголовника, нового хозяина старинного дома на Каменном острове, застрелили в одной из самых фешенебельных отелей в центре Петербурга. Потехин решил купить коттедж, вместо строительства нового. Он заговорил о венчании в церкви и о свадебной поездке в Италию, Полина наконец поверила в свое счастье, лишь сейчас по-настоящему влюбилась в него, что явилось для него новостью: ее взгляд, ее улыбка, загорающиеся словно от восхищения, пронизывали его всего токами волнения от любви и желания, как находило на него разве что в юности, когда кровь кипит и избыток счастья от одного соприкосновения с жизнью в ее самых неожиданных проявлениях.
Если раньше жизнь протекала в определенных рамках, а львиную долю времени захватывала работа, когда даже обед и ужин представляли деловые встречи, и во сне весь в делах, то теперь Вениамин нет-нет все бросал, звонил, ехал, чтобы вместе где-нибудь перекусить, прогуляться вдоль Невы, а затем ждать вечера, когда можно будет уединиться и говорить, говорить, предаваясь ласкам и любви... При этом не только Полина, но и Вениамин, оба оказались совсем не искушенными в любви и сексе, хотя понаслышке и по фильмам, а он и по семейному опыту, кое-что знали, при таковых обстоятельствах теперь свидания превращались во все новые и новые опыты...
- А теперь так... Постой! Лучше так...
Вениамин входил в нее сзади, нелепость поз забавляло Полину до упаду, а его нетерпение лишь нарастало, и она наконец поднимала руки, сдаваясь, и садилась на него, но и эта поза казалась ему всего лишь игрой, с переходом к классической форме обладания, когда женщина вся в его объятиях со всеми прелестями соблазна, нежности и красоты, что он видит воочию, ощущает всеми частями тела, ее глаза блестят, лицо покрыто истомой сладострастья, тело трепещет, губы полуоткрыты, тянутся к поцелую, раскрываются в вскриках... И вдруг она затихает, словно впала в сон...
Он приостанавливается, отступает...
- Куда же ты? Продолжай, сколько хочешь...
- Я всё.
- Всё? Кажется, и я. Я словно заснула на пике счастья. Как умерла и вернулась к жизни.
- Девочка моя!
Поскольку Полина не приезжала и не давала о себе знать, ее подруга позвонила и не поверила своим ушам: Полина отозвалась из Венеции и обещала прислать письмо по электронной почте. Правда, письмо прислала короткое, с видами Венеции и с обещанием рассказать обо всем при скорой встрече, с приглашением подруги на новоселье в старинном особняке на Каменном острове.
Таково начало этой истории, похожей на сказку, с театральными представлениями, как в кино, с действием во времени, с погружением в прошлое, а минувшее всплывает в настоящем.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Санкт-Петербург - вид с мансарды высокого доходного дома в стиле модерн: поверх крыш золотые вертикали Адмиралтейства, Исаакия, Петропавловского собора, - со снижением точки обозрения возникает сеть рукавов Невы и Каменный остров с небольшим особняком в стиле модерн в саду, куда проникает наш взор, точно вслед за вороной, пролетающей это расстояние, как и сказать иначе, во времени и пространстве.
В гостиной госпожа Ломова показывается; она явно что-то изображает или декламирует, прослышав голоса, - это входят новые владельцы, - она прячется, то есть исчезает в портрете, который висит тут же.
Полина и Вениамин Потехины, интеллигентные, еще молодые, под 30 и 40 лет, обходят дом, с объятиями и поцелуями.
- Не сон ли это?
Казалось, только сейчас у них начинается медовый месяц, который не очень-то удался из-за венчания в церкви, как в старину, и свадебного путешествия в Венецию... Было слишком жарко и много впечатлений от картин, скульптур, зданий и их интерьеров, и они, смеясь, от секса воздерживались, а любовь не требовала усилий, достаточно взгляда и родной речи, звучащей столь интимно на чужбине.
Бродят по комнатам и этажам, не включая света, в сумерках белой ночи, так интереснее, да поцелуям нет конца, как будто все внове.
- Что ты делаешь?
- Хочу.
- Сейчас? Здесь?
- Сейчас и здесь.
Полина вздрагивает и оглядывается:
- Постой. Там кто-то прошел.
- Кто? Сегодня мы одни. Завтра подъедут охранник, садовник и экономка, с которыми надо разобраться.
- Нет, поди посмотри.
Потехин выходит на лестницу, спускается в гостиную на втором этаже, где висит портрет Евгении Васильевны Ломовой кисти Ореста Смолина, первой хозяйки дома, супруги архитектора Игнатия Ломова.
Шелк и тюль ее платья, элегантного и баснословно дорогого, излучающие свет, как драгоценные камни, не казались чем-то особо примечательными по сравнению с лицом молодой женщины, еще совсем юной, с тонкими чертами, слегка удлиненным и узким, с черными узлами волос на голове, с черными глазами, бездонными, полными каких-то особенных мыслей, - от них оставалось впечатление живых глаз, которых уже не забыть.
Белая ночь освещала гостиную. Евгения Васильевна следила глазами за ним, казалось, сейчас она поднимется с кресла.
Потехин, невольно поклонившись, произносит вслух:
- Добрый вечер!
Дама с портрета хранила молчание, но мысли ее, казалось, приняли иное направление, и она о чем-то задумалась.
Полина спускается:
- Кто здесь?
- Никого. Это я поздоровался с госпожой Ломовой. Совершенно как живая.
- Кажется. При свете дня можно подумать, портрет не вполне закончен.
- Идем скорее.
- Куда?
- В спальню. Начинаем медовый месяц в старинном особняке, который принадлежит нам.
- Чудесно.
В сумерках белой ночи спальня - видна в отдалении, Полина и Вениамин поспешно раздеваются, то и дело бросаясь в объятия друг друга...
2
Потехин, высокого роста, с бородкой, и Станислав Назимов, Стас, плотный мужчина небольшого роста, обходят дом.
Стас говорит тоном не то восхищения, не то предостережения:
- Коттедж на Каменном острове, не какой-то новодел с усеченной крышей, а старинный особняк в стиле модерн со сохранившимся интерьером и убранством, вплоть до канделябров с позолотой, найденных в тайнике, майолика и картины. Еще сад с оранжереей... Это целая усадьба! - и вгляд снизу вверх. - А вы не боитесь?
- Волков бояться, в лес не ходить.
- Ваша смелость всех изумляет и внушает всякие мысли.
- Всякие мысли? Ну, ну, ясно.
- Я был бы рад сохранить свою должность при вас.
- А я могу довериться вам?
- Думаю, да. Если я служил верой и правдой уголовнику, который, правда, обратился, в церковь ходил, заменил электропроводку в храме, то, что же мне вам не служить? Вы милые люди.
- Но внешность бывает обманчива.
- Я прямо скажу. Коли ваша внешность обманчива, тем более я должен остаться при вас.
- Почему?
- Вы знаете, охраной дома занимался я, превратив его в неприступную крепость. Так что за шефом охотились прямо в городе, куда он выезжал редко.
- И достали легко. Оставайтесь здесь, если нет причин уйти.
- Причин нет, но вы знаете? Место уединенное и тихое, а в тихом омуте черти водятся. Место явно заколдованное, с привидениями.
- Что?
- Но, может быть, у вас они не объявятся?
- Идем в оранжерею. Что за человек садовник?
- Профессор. Обнищала наука.
Выходят из дома.
3
В столовую входят Полина и экономка Нина Игоревна.
- Ой! Не хочу я наговаривать. Не хочу вас пугать, - Нина Игоревна машет короткими пухлыми руками.
- Нина Игоревна! Ах, что такое?
- Вы сколько дней и ночей здесь провели?
- Ни одного дня и только одну ночь. Только, о, какая это была безумная ночь!
- Вот, вот! А что я говорю? Этот дом полон мертвецов, оживающих к ночи! Да и как быть иначе? Здесь был детский сад, а занявшись ремонтом, домом завладел уголовник, который разбогател на грабежах и убийствах, о чем узнала я по телевидению после его убийства, а то все думала, что наговаривают, голоса никогда не повысит, спокоен и приветлив со всеми, не старый еще, а совершенно лысый, его и звали Лысый.
- Дом полон мертвецов? Да, бросьте!
- Вот увидите!
- Да, полно, Нина Игоревна! Мертвецам костей не собрать, чтобы возвращаться в дома, где они некогда жили.
- Им костей не надо. Они нарисованы еще при жизни и с картины сходят, и бродят здесь.
- Привидения, что ли?
- Слыхала их голоса, а заглядывать в замочную скважину не стала, не имею охоты. С мертвецами нельзя водиться. Это же нечисть.
- Ну, вы и дальше не заглядываете в замочную скважину, и вам ничего не будет, - съязвила Полина, весьма озадаченная.
- Шутите.
- Нет. А вот сейчас пошучу. Может быть, Лысый увел своих мертвецов с собой, и вам нечего их бояться? Жалованье у вас было совсем небольшое. Прибавим.
- А этот Лысый, недаром вор, считал, что экономка сэкономит и для себя. А я лишнего куска сыру в рот не положила.
- Вот видите, вы для нас находка. А с мертвецами разберемся.
- Все мы любим сладкое, пока не покусает нас пчела.
Полина побежала искать мужа, чтобы вдоволь посмеяться с ним.
4
На третьем этаже был широкий коридор, выходящий к башне и освещенный ее окнами в три части света; здесь висели картины в золоченных рамах, большие и совсем маленькие, вдоль стен стояли мраморные скульптуры, которые чередовались с нависающими канделябрами; среди картин выделялись работы художников начала XX века, которые мазки не приглаживали и не покрывали затем холст лаком; здесь-то висел портрет архитектора И. Г. Ломова, который построил этот дом для себя. Плотный бюст, крупные черты лица и выпученные слегка глаза, казалось, не заключали в себе никакого духовного содержания человека, который создал небольшой особняк не просто весьма затейливой формы и отделки, а с выражением тайны живого создания, в чем несомненно нашли отражение его душа, его внутренний образ.
Рядом с портретом первого домовладельца висели небольшие картины, писанные, видимо, с его домочадцев и, возможно, слуг, и они-то, казалось, больше заинтересовали художника, не писал ли он их на досуге?
Однажды, проснувшись среди ночи, Полина обнаружила отсутствие мужа и прислушалась. Откуда-то доносилась речь: два возбужденных голоса с интонациями, будто театральными... Конечно, это не Вениамин и не охранник, а где они? Полина достала из ящика тумбочки пистолет и поднялась, голая, с оружием в руке...
Пришлось поспешно одеться, тем более если в доме посторонние и неизвестно, чего ожидать. Голоса стихли. К трусикам и бюстгальтеру халат, в кармане пистолет, этого достаточно, и Полина смело, вступая бесшумно, побежала наверх, откуда снова и уже совсем явственно доносились голоса.
И вдруг ее схватили:
- Тсс! - это был Вениамин.
- Кто там? - шепотом спросила Полина, догадываясь, что это не злоумышленники, а пресловутые привидения, не станет их бояться в объятиях мужа, с оружием в кармане.
- Это Ломов и его дворецкий, - сказал Потехин.
Тут старинные часы, найденные в чулане и установленные после чистки и смазки в гостиной, пробили три, и установилась обычная ночная тишина, гулкая, почти сельская вне дома.
Супруги вернулись в спальню и улеглись, весьма развлеченные ночным приключением, и пока Вениамин рассказывал, о чем толковали Ломов и его дворецкий, Полина сняла с себя все и приняла его, приголубив для начала его член, столь чуткий к прикосновениям ее пальцев, а он стонал, загораясь страстью, что захватывало и ее, как волной на берегу моря, сладкой волной любви и секса.
- Признаюсь, я не одну ночь слышу голоса и без труда установил откуда, - не говорил ничего тебе, чтобы не напугать...
- Я испугалась, оставшись одна, - тут-то она приступила к обольщениям, чтобы вознаградить себя за страх, а его за мужество.
- С ними что-то стряслось и они явились как бы вновь к жизни именно в то время, когда в доме приступили к ремонту и обнаружили замурованный чулан, будто это был склеп, где их кости мирно покоились...
- О милый! Там костей, слава Богу, не было.
- Кто знает? Возможно, там витали их души.
- Души витают в Раю, дорогой. А в Аду и Чистилище их жгут в геенне огненной или что иное делают. Ужас!
- Но теперь им хорошо. Тихо. Дом как новенький. Вот о чем они толковали.
- Вот еще! Еще заживутся и нас выживут. Страх! О, милый! Как хорош ты в эти дни! Никак не ожидала, что нам будет так хорошо доставать друг друга любовью без зазрения совести.
- Это и их поражает, - Вениамин перевернул Полину сверху под себя, ноги ее кверху, он приподнялся, опираясь на руки, чтобы видеть ее всю в ясном свете белой ночи, что ему больше всего нравилось, и с торжеством закончил было, но продолжал с прежним пылом, пока она не изошла.
- Боже мой! Что ты говоришь? Они наблюдают за нами?
- Если мы показываемся перед ними, когда они оживают.
- О, стыд!
- Это и сладко.
Вениамин откинулся, Полина в изнеможении, с веселым дыханием, промолвила:
- Что происходит? Призраки бродят по дому и разговаривают? И это не сказка?
- Разве вся наша жизнь не сказка?
- Как у Лысого?
- Ну, нет!
Впрочем, история, как они нежданно-негаданно сделались весьма состоятельными, для наших дней весьма обыкновенна.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Кроме охранника, экономки и садовника, был еще один человек, который занимался устройством картинной галереи и сохранил интерес к дому в стиле модерн на Каменном острове. Это художник Павел Морев.
- Мне звонил художник, - сказал Стас Потехину, - который и занимался этими картинами, подчищал от пыли, а рисунки из папки собственноручно заключил в рамки... Он этим так увлекался, что дневал и ночевал на чердаке, пока шел ремонт, а затем и чердак, пробив окна на крышу, превратили в мансарду, по его проекту... Никто лучше Морева вам не расскажет о картинах и первых владельцах...
- И о привидениях? Пусть-ка подъедет хоть сейчас, хорошо?
В гостиную входят Морев, широкоплечий и ладный по шагу, в джинсах и полувере, еще молодой человек, и Потехин. Останавливаются у портрета госпожи Ломовой.
- Что здесь происходит?
Морев не без удивления задумывается:
- Изображение человека словно оживает и заговаривает... Возможно, оно сходит с холста, и тогда словно видишь его в яви, как в кино, в сумерках ночи, как игру теней, что принимают, видимо, испокон века за привидения.
- Да, нечто похожее я видел... Но что это значит?
- Возможно, всего лишь игра света...
- Всего лишь мерещится? А голоса?
- И голоса могут мерещиться, не правда ли? Нет, нет, тут несомненно нечто иное. Картина - это особая, в цвете, светотень, воссоздающая лицо человека, его глаза, улыбку... У одних это просто изображение, у гениальных художников - магия света и жизни, как природа творит все живое. Когда эта магия присутствует в картине, она может излучать изображение в пространство, и мы воспринимаем портрет как живое воссоздание человека, который может, вероятно, явиться вновь в самой жизни.
- И это происходит здесь?
Оглядываются вокруг - интерьер, как и фасад, в этом доме заключал не просто уют старины, но и живое дыхание давно ушедшей эпохи, будто время повернуло вспять.
- Я наблюдал неоднократно. И другие видели нечто такое. Правда, я не придавал особого значения этим происшествиям, поскольку здесь я мог прикладываться к бутылкам с отборными винами сколько угодно. Значит, и другие тоже.
- Я не каждый день пью, да и то мало.
- Когда всего вдоволь, ничего особо уж не хочется?
- Нет, запой у меня в работе. А с тех пор, как поселились здесь, и в любви.
- Еще бы! Здесь же Эдем, сотворенный архитектором из всех прельстительных и таинственных мотивов модерна, что завораживает и пьянит, как наркотик. Или и любовь - как наркотик?
- Конечно! И сильнейший!
- В вашем случае, успех и богатство, воплощенные в этом доме.
- Пожалуй. Поэтому возможны и у меня галлюцинации, хотите сказать?
- А мадам?
- Все эти происшествия меня не очень тревожат, скорее завлекают тайной. Так и жена моя. Она слышала голоса... И был случай, когда в столовой, вместо экономки, возник дворецкий. Она чуть в обморок не упала.
- Ничего страшного, а страшно. Такова жизнь. Ничего страшного - до смерти, а смерти не минуешь.
- Полина тоже хотела поговорить с вами. Но, знаете, меньше всего о привидениях, а о тех людях, чьи портреты были найдены в чулане. Точнее, о доме и стиле модерн вообще.
- А вы?
- Меня занимает лишь портрет госпожи Ломовой.
- Портрет или она сама?
- Она сама, разумеется. Но на портрете.
- А на рисунках?
- Это она?!
Морев направляется к лестнице, и они поднимаются на третий этаж.
- Чулан на чердаке, пятый угол которого был замурован, сохранил массу мелких вещей и предметов от разграбления.
Теперь он представлял мансарду с окнами на крыше и напоминал музей. Бюро из карельской березы, кресла, диван перемежались со столами, на которых под стеклом красовались драгоценные украшения, а по стенам висели небольшие картины - гравюры и рисунки карандашом, гуашью, темперой и акварелью, - среди которых выделялись работы Ореста Смолина, по всему, с натуры, а моделью служила одна и та же особа.
То сидела она, полуприкрывшись, обнаженная до бедер, в позе Венеры кого-то из старых мастеров, то лежала совершенно голая, в позе естественной и целомудренной, как на пляже, разве что без купальника, то стояла, высокая, стройная, в позе, чуть вольной, может быть, от того, что одна нога была отодвинута и приподнята, как если бы молодая женщина, скорее крупнотелая девушка, переступала на месте, полная жизни, даже с впечатлением тяжести ее крупных ног.
Лицо не было отчетливо прорисовано, но овал, выражение, глаза - все как будто указывало на то, что это та же самая женщина, еще совсем юная, скорее девушка, которая воссоздана в портрете госпожи Ломовой.
- Это она? Но здесь не молодая женщина, скорее еще девушка.
- И в полном цвету, какой женщине уже не быть, пусть она прекрасней, но иначе.
- И лицо не прорисовано.
- Нарочно. Это она. И не она. Создается удивительное впечатление, когда, вольно или невольно наглядевшись на портрет дамы в роскошном платье в гостиной, входишь в мансарду, где, привлеченный обнаженной моделью, узнаешь в ней ту, но моложе, простодушней, с затаенной тенью смущения и стыда, что она из гордости не обнаруживает, как желание прельстить собою.
- Нет, это не госпожа Ломова.
- Тут возникает загадка. Над портретом госпожи Ломовой Смолин работал в 1910-1912 годах. Вскоре после ее приезда в Петербург и замужества. Тут целая история...
- Прошу вас остаться на ужин, - он повел художника вниз. - Тогда вы и поведаете нам обо всем. А пока не хотите ли выпить и закусить, по русскому обычаю?
- Охотно.
В просторном вестибюле показался Назимов, который и составил компанию художнику, а Потехин, заговорив по мобильнику, ушел к себе в кабинет.
2
К дому подъехала иномарка. Назимов заторопился к выходу, с ним вышел в сад и Морев. Из машины вышла Полина.
Стас представил Полине художника:
- Павел Морев, художник.
Молодая женщина, протягивая руку, сказала с живостью:
- Здравствуйте!
Полина в костюме светло-серого цвета, казалось, ничем непримечательном, как и ее лицо, но пиджак подчеркивал ее плечи с их хрупким и нежным изяществом столь неожиданно, что Морев рассмеялся.
- Что? - она взглянула дружелюбно, будто они не только что познакомились, а давно знают друг друга.
- Это дизайн или у вас такие плечи?
Художник рассматривал ее с ног до головы, будто собирался писать ее портрет. Полина его так и поняла и с неуловимыми движениями, исполненными изящества, сняла пиджак - не то, чтобы показаться ему в кофте, а входя в дом и не теряя ни минуты переодеться.
В дверях однако не преминула оглянуться, словно желая узнать, удостоверился ли он в том, что его занимает: это дизайн или у нее такие плечи?
Взгляды их встретились: он явно любовался ею. Боже!
Назимов качает головой.
3
Столовая в вечерних сумерках. Полина зажигает свечи. Входят Потехин и Морев.
- Кто у нас еще будет? - справился Потехин.
- Стас и садовник.
- Садовник? - Морев усмехнулся.
- Он доктор наук, он профессор, я знаю.
Полина повела плечом, что же делать, мол, если он у нас садовник.
- Да, да, профессор, который нуждается в дополнительном заработке, после долгой болезни жены и ее смерти, он остался один с тремя детьми школьного возраста, - и тут эта работа в оранжерее и саду явилась, конечно, благом для него. Ему здесь, когда нужно, помогают его дети.
Тут вошли Стас и садовник Коробов, худой, высокого роста, с тонкими чертами лица, с щетиной черной бородки и бакенбардов, в которых проступали седеющие иглы, а на голове же мягкие, каштанового цвета волосы, слегка вьющиеся; черные глаза, - смолоду был, верно, красавцем, но теперь он горбился, исхудал, постарел от испытаний, к которым был явно не готов, всем щедро наделенный природой.
- Должен сказать, - Морев заговорил с легкой усмешкой в голосе и во взгляде, - в начале XX века в свечах не видели никакой романтики, как в газовых фонарях, тускло освещавших улицы. Настоящей романтикой веяло и сияло от электричества. А также от трамваев, заменивших конку, от автомобилей и аэропланов.
- И уж, конечно, от синема, - заметил Коробов.
- Восприимчивость к явлениям природы, жизни и искусства была обострена до крайности, до болезненности и мистики; острое чувство красоты - до уродства и юродства. Все наивно, блистательно и таинственно до восторга и жути, что нашло воплощение в стиле модерн - и в архитектуре, - здесь вы совершенно в серцевине этого стиля, - и в живописи, и в театре...
- Хорошо сказано, - подхватил Коробов. - В сердцевине стиля модерн!
Полина и Потехин, переглянувшись, тоже рассмеялись. Полина была в легком платье без рукавов, точно нарочно для художника, плечи как плечи, что он в них нашел. Или все-таки дизайн?
- Евгения Васильевна родилась в богатой купеческой семье в Москве, училась в гимназии и приехала в столицу к тетушке графине, чтобы выезжать в свет... Но тут выяснилось, что графиня, обобранная и покинутая его сиятельством картежником и шулером, не имела доступа в высший свет, где Евгения хотела явиться в ослепительном блеске парижских нарядов. Однако у графини была ложа, и Евгения показалась в театре, где ее появление мало кто заметил, кроме одного молодого человека, которого она хорошо знала еще в Москве...
В гостиную в сиянии белой ночи входят Ломов и Евгения, они словно осваиваются в новом доме, в пантомиме проступает характер взаимоотношений между ними.
- Это был Ломов? - догадалась Полина.
Морев, кивнув, продолжал:
- У Ломова с Евгенией была предыстория: еще будучи учащимся Московского училища живописи, ваяния и зодчества и проживая в доме купца Колесникова, дальнего родственника, он был влюблен в Евгению и был вынужден, не без скандала, съехать и поселиться в гостинице. Еще первый его дом строился, он уже нашел заказ в столице, переживающей строительную лихорадку. Это был настоящий Клондайк для архитекторов, и Ломов с головой ушел в работу.
- Как это похоже на наше время! - Потехин с удовлетворением заметил.
- Архитектура как искусство вряд ли присутствует в современных зданиях, - возразил свысока Морев. - Стиль модерн в контурах зданий, весьма причудливых, в материалах, с использованием камня, в украшениях с мотивами флоры и фауны быстро оформился и требовал лишь неожиданных вариаций. Небольшие особняки и высокие доходные дома росли, как грибы, и самой изощренной конфигурации окон, балконов, верха с башенками и куполами, что отдавало готикой и барокко, с витражами и колоннами, только посвященными не богам и властителям, а человечеству, как выражались встарь, то есть общей массе людей. В этом ощущалась человечность, что находило выражение в физиономии дома и в его убранстве, так что дом становился как бы портретом архитектора или владельца.
- Да, в домах в стиле модерн нередко проступает физиономия живого создания! - подтвердил Коробов.
- Но вернемся к Ломову, который за несколько лет сделался весьма состоятельным человеком. Он уже подумывал о строительстве собственного дома, рисуя его для души, и в это-то время судьба снова свела его с Евгенией Васильевной. Казалось, она совсем не изменилась, стала лишь более полнокровной, чем старшеклассница-гимназистка, а он раздался в плечах, слегка располнел, череп и челюсти налились силой, на ровном поле щек румянец, что называется мужчина в самом соку. И Евгения, я думаю, не устояла на этот раз, не видя вокруг себя титулованных особ. Тетушке графине предстояло уломать брата выдать дочь за Ломова. Но решающим аргументом послужил этот дом, который начал строить архитектор для себя и чему весьма удивился Василий Иванович Колесников, оказывается, малый не промах!
Как только закончился ужин, Коробов поспешил восвояси, да и красноречие художника пошло на убыль, как только вышли в сад.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Сад. Опустилась или взошла восхитительная белая ночь...
Потехин поинтересовался:
- Ваш рассказ основан на документах?
Морев лишь всплеснул руками.
- Такое впечатление, - Полина, кутаясь в шаль, сказала, - что вы это все о себе рассказывали.
- Нет, скорее о вас. У меня, увы, другая история!
- Увы? Вы нас заинтриговали.
- Меня же больше занимает история художника Ореста Смолина. Здесь прозвучала ее предыстория.
- О, как интересно! Тысяча и одна ночь.
- Однако нам предстоит в субботу принимать гостей.
- Будет вечеринка в связи с новосельем. Приглашения разосланы. Мы знаем, вы не женаты. Приходите с подружкой.
- Спасибо. Но будет много народу...
- Нет, в основном, бизнес-элита.
- С нею хлопот не оберешься. Напрасная затея.
- Вечеринка по-американски?
- Что-то в этом роде. Напитки и закуска, без всякого русского застолья. Себя показать и на других посмотреть, - рассмеялась Полина.
- Ярмарка тщеславия.
Потехин, потянувшись, поцеловал жену.
- Таков свет!
Морев поднял было руку распрощаться, как вдруг его внимание привлекло зрелище на лужайке у беседки, реконструированной по сохранившимся рисункам.
Колонны из розового мрамора полукругом венчал купол, фриз которого был изукрашен античным орнаментом, - над беседкой свисали деревья, с просветами неба, и она имела вид сцены. Там бегали маленькие дети, обычные дети, в белых платьицах и матросках, однако очень похожие на херувимов и амуров.
Столики и кресла, на которых не всюду сидели, многие прохаживались, исчезая за деревьями; на виду у всех в кресле, вынесенном из гостиной, с особой формы спинкой, восседала еще довольно молодая женщина, с выражением лица и повадками то ли старушки, то ли больной, в атласном платье, в бриллиантах, - это была графиня Гликерия Ивановна Муравьева, тетушка Евгении Васильевны, которая была тут же, она не сидела за столиком, как ее муж господин Ломов, который один и ел, кажется, за всех и пил, она прохаживалась в роскошном платье и шляпке, а ее сопровождал тонкий, с нею одного роста, изящный, с изящным выражением лица молодой человек, которого все звали Серж, - это был граф Муравьев, но не муж Гликерии Ивановны, а племянник ее мужа.
Полина затаила дыхание:
- Ах, что же это?
Потехин проговорил как бы про себя.
- Начинается.
- Сидит в кресле в атласном платье графиня Муравьева, - Морев узнал ее по портрету.
- А вот госпожа Ломова! Ну, в точь, как на портрете, - Потехин взволнованно замер.
Послышалась речь, как в тишине летнего дня далеко слышно.
- Серж! - это звала Евгения.
- Серж, племянник графа, - сказал Морев.
Мужчина, одетый в сюртук особого покроя, брюки с галунами, подливал в бокалы гостей вино и отходил.
- Это дворецкий! - воскликнула Полина.
Экономка, которую звали Фаина Ивановна, полная, невысокого роста, весьма похожая на Нину Игоревну, следила за прислугой с тем, чтобы гости ни в чем не испытывали недостатка.
- Кузьма, где Марианна?
- Фаина Ивановна, она не в моем подчинении.
- И не в моем. Она горничная госпожи. Однако, когда гости, ей следовало бы нам помогать.
- Она и развлекает господ своими прелестями. Вчера из деревни, где всего набралась.
- А тебе завидно, - добродушно заметила Фаина Ивановна.
- Конечно. Будь она поскромней, я бы на ней женился.
- Разве ты ей не дядя? - удивилась Фиана Ивановна.
- Не родной, - отвечал Кузьма.
Показывается из беседки молодая девушка в темно-коричневом платье с белым передником, светлорусая, на голове веночек из фиалок.
- Марианна! - Фаина Ивановна не воздержалась от замечания. - Мы работаем, а ты развлекаешься, как господа?
- Приходил батюшка, принес лукошко, чтобы я собрала пожертвования у гостей для храма. Я и обошла всех.
- А веночек к чему? - усмехнулся Кузьма.
- Так праздник! А с венком больше дают.
- Любишь покрасоваться.
- Да и вы, Кузьма Петрович, умеете покрасоваться.
- Служба.
Объявились музыканты, и в беседке начались танцы для детей, впрочем, закружились и взрослые. Граф уговаривал Евгению Васильевну повальсировать, та отказывалась, зная, что супруг ее с трудом выносит его сиятельство.
- Это пикник, - заметил Морев.
- Среди ночи? - усомнился Потехин.
- Там сияет день, - сказала Полина. - Фантастика.
Морев затруднился с определением:
- Там сияет столь яркий свет...
Полина подхватила:
- ... что, кажется, это Рай?
- Там сияет столь яркий свет, что просвечивает кое-кого насквозь, скелет проступает, видите? - Морев отвернулся.
- Это мертвецы? О, черт! - вскричал Потехин.
- Пикник мертвецов. Ничего себе. - Морев посмотрел на Полину и Потехина, они-то живые?
- Госпожа Ломова была актрисой? - справился Потехин.
- Нет. Но ведет себя, как актриса, не правда ли?
- Что если мы к ним подойдем?
Потехин вышел на лужайку в сторону госпожи Ломовой, которая, прогуливаясь с графом, все время что-то декламировала.
Полина, не думая удерживать мужа, в испуге схватилась рукой за Морева и рассмеялась:
- Теперь видите, я не оттуда?
Морев коснулся ее плеча.
- Что вы делаете? Ах, да! Все хотите убедиться: это дизайн или такие плечи?
- Простите, ради Бога! Что-то детское заключено в ваших плечах и побуждает на детские поступки.
Полина рассмеялась:
- Что-то детское?
- Нет. Здесь вся нежность вашей души, о которой вы и не подозреваете.
Полина взглянула на него с любопытством:
- Вы Дон-Жуан?
- Нет. Я художник.
Полина как будто с сожалением отозвалась.
- А-а...
- Как! Вы разочарованы?
- Не для себя, а за вас. Мне кажется, вы одиноки... Хотя это странно...
Вдруг Потехин споткнулся, упал и поднялся, точно вне себя, и тут видения исчезли, и воцарилась обыкновенная белая ночь. Полина и Морев смотрели друг на друга, не замечая перемены в саду, Потехин уставился на них: казалось, они еще там, а он уже здесь, что же это такое происходит?
- Почему же вы решили, что я одинок? - Морев рассматривал Полину во все глаза, с головы до ног и особенно лицо и плечи, его взгляд словно завораживал ее, и она невольно или вольно показывалась ему, делая едва уловимые движения рук и ног, исполненные грации.
- Не знаю. Это же чувство, в котором отдать отчет трудно.
- Но такое состояние души чувствуется.
- Да.
Морев с одобрением кивнул, как воскликнул: «Чуткая душа!»
Потехин подошел к ним:
- Вы о чем?
- А ведь что-то удивительное сейчас было? - Полина огляделась вокруг.
- Пикник мертвецов! - напомнил Потехин.
- Ах, о чем ты?
- Мне пора, - заторопился Морев. - Уже поздно.
Полина выразительно взглянула на мужа, Вениамин не совсем ее понял, он сказал:
- Вас отвезут.
- Не стоит. Я люблю пройтись, - Морев быстро направился к выходу и уже издали помахал рукой.
Потехин выпустил гостя, и калитка закрылась за ним.
- А ведь ныне опасно ходить ночью один по городу, - проговорила Полина. - Надо было предложить ему остаться на ночь.
- Он понравился тебе?
- Да. А тебе нет? Нам нужны друзья, из круга художников еще лучше.
- Согласен. Идем в дом. Еще неизвестно, какие чудеса нас там ожидают.
Уходят.
2
Квартира в мансарде высокого доходного дома в стиле модерн. Входит Морев, в глубине мастерской уголок Летнего сада - то ли изображение, то ли реальность, Морев словно входит в нее и видит двух женщин: Бельская Ирина Михайловна и Юля о чем-то заспорили; Морев поклонился, Ирина Михайловна кивнула и отошла в сторону, а Юля подошла к художнику у мольберта.
- Что-нибудь случилось?
- Что-нибудь? - девушка смеется. - Детский вопрос.
- Детские вопросы задают влюбленные.
- Мы влюблены?
Юля в брюках и кофточке молодежного фасона, но блещущих благородством, с ухоженным лицом, заключающим весь изыск и шарм ее облика, похоже, решила вывести его на чистую воду.
- Мы? Я-то люблю вас.
- Как! Вы любите меня?
Юля кинулась ему на шею, заставив его отбросить кисть и обнять ее. Из глаз ее полились слезы - от счастья и от сознания, что оно невозможно, поздно, все вокруг переменилось, даже в Летнем саду пустынно и пусто.
- Я люблю вас, но вы, кажется, выходите замуж.
Сладостно было ее обнимать и мучительно.
- Это тебя не касается. Я люблю тебя и любила, знаешь, все эти удивительные годы.
Она первая поцеловала его, и у нее словно закружилась голова.
- Как вдруг из Золушки превратилась в принцессу!
- Нет, удивительны эти годы, мне теперь представляется, твоим присутствием в моей жизни, я даже не совсем сознавала это, в редкие наши встречи ты одаривал меня счастьем, я не знала, что это любовь. Именно любовь из Золушки превратила меня в принцессу, как ты выразился. Это ты во мне видишь принцессу, поскольку ты мой принц.
- А жених?!
- Он не принц.
- Так, ты не выходишь за него замуж?
- Увы, выхожу.
Морев остановил ее за плечи, нежно-мягкие, отдающие лаской любви и счастья:
- И чего же ты от меня хочешь?!
Она потерлась плечами об его руки, отзываясь на его «ты» с благодарностью.
- Ничего. Я люблю тебя и, мне кажется, всегда буду любить, как буду любить нашу юность, промелькнувшую столь быстро... Как сон, как утренний туман...
- Это прощание? - догадался Морев.
- Да.
Она расстегнула третью пуговицу кофточки.
- Что ты делаешь?
- Чего же ты испугался? - Она схватила его руку и прижала к груди. - Я хочу, чтобы ты коснулся меня.
- А потом что мне делать?
Ее глаза близко:
- Захочешь большего? Я твоя.
- Я ничего не понимаю. Я хочу переговорить с Ириной Михайловной.
- Она в курсе. Я играю в открытую. Два-три свидания. Ты мне не откажешь.
Слезы струились из ее глаз.
- Боже! - воскликнул Морев. - Что происходит?
- Вот письмо, которое я приготовила на случай, если не решусь заговорить. Там всё. До встречи!
Слезы исчезли, глаза сияли, как не сияют все сокровища мира, ибо излучали всю прелесть жизни в сердцевине ее красоты.
Пока звучит письмо, озвученное голосом девушки, признание в любви и прощание, с какой-то мукой и невысказанной тайной, происходит любовная сцена, полная неги, веселья и слез, несколько эпизодов из двух-трех свиданий, с мелодией из мобильника, возвращающей влюбленных к действительности.
ГОЛОС ЮЛИ. Мне бы переписать письмо Татьяны к Онегину, но, увы, я не столь наивна и чиста, какой была, кажется, вчера, - стремительные перемены вокруг, как бывают при катастрофах, а им нет числа, разлучают нас...
Изваяния Родена в мраморе из Эрмитажа оживают в нескольких эпизодах, в которых невозможно усмотреть порнографию и даже эротику в урезанных кадрах, а любовь и красота в живых картинах, перешедших в вечность.
ГОЛОС ЮЛИ. Почему, почему мы упустили лучшие мгновенья нашей весны? Все наша несвобода! Или, наоборот, свобода? И, тем не менее, отчего же столько счастья в моих воспоминаниях о юности с твоим присутствием в ней? Я позвоню. Ты не откажешь мне. Два-три свидания и больше ничего!
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Часть интерьера дома в стиле модерн и часть сада. Облака наплыли на солнце где-то над Финским заливом, воцарились в саду ранние сумерки, точно обещая темную ночь, вскоре просиявшую в небесах светлее дня. Гости разбрелись по саду и дому, который был открыт для обозрения.
Три солидных господина держатся вместе. Показывается молодой человек, стройный, худощавый, с правильными чертами лица, с красивыми глазами, настороженно-упорно следящими, казалось, за всем, что движется, как собака или кошка, при этом оставаясь вполне спокойным. Его многие узнают, но стараются не замечать, чему он усмехается с торжеством, свысока окидывая взором всех вокруг. Его сопровождают две женщины, одна довольно молодая, другая по-настоящему молодая, схожие, как мать и дочь. Прозвучало и его имя:
- Это Деборский, - проговорил один из мужчин. - Ермил Деборский.
- Как! Это он?! - протянул другой.
- Он, - подтвердил третий. - А какой семейственный: приехал на вечеринку с женой и тещей.
- Мафиози - народ семейственный. Это мы праздников без свободы не признаем.
- А с кем ты?
- С секретаршей. На работе у нас все чинно. Пусть работают. А здесь - посмотрим. И умница, и красавица... Вот она!
Показывается полнотелая дама, как говорится, кровь с молоком.
Павел Морев находился при картинах, как Владимир Коробов в оранжерее, чтобы при необходимости давать разъяснения гостям. Впрочем, картинами мало кто интересовался, и он то и дело спускался в сад к столикам, чтобы выпить и закусить. Рядом с ним остановилась дама и, высматривая что-то на столе, проговорила вполголоса:
- Вот не ожидала увидеть вас здесь!
- Ирина Михайловна!
- Тсс! - Оглядывается. - Лучше вам не привлекать внимания некоторых.
- Юля здесь?!
- Здесь. Но не ищите ее и не заговаривайте с нею, прошу вас. Если она вам по-прежнему дорога.
- Что это вы делаете с нами?
- Так я и знала!
- Что?
- Никто не забыт и ничто не забыто.
И тут Морев увидел Юлю рядом с хозяйкой; обе поглядывали в их сторону, затем Юля подошла к матери.
- Здесь есть, говорят, картинная галерея.
Юля взглянула на Морева ласковым взглядом - привета и любви, прошло три года, она не изменилась, разве что больше блеска и шарма, эта чистота облика и стиля, модерн, тяготеющий к классике, подумал художник, это то, чем она жила, чем фотомодели зарабатывают деньги, нечто исчерпывающе модное, за которым, может быть, пустота.
- Да, есть картинная галерея. Она в моем веденьи, как оранжерея - садовника. Вы туда заглядывали?
Юля прямо изливала на бедного художника пылающую нежность из глаз:
- Да, она превосходна!
- Еще бы! Садовник-то не простой, а доктор наук, профессор.
- В самом деле? Действительно, в нем что-то есть, - Ирина Михайловна оглянулась в сторону оранжереи, сияющей светом южного дня.
- Прошу желающих на экскурсию.
Но за ним никто не последовал, кроме матери и дочери.
Потехин привечал Деборского, как и других гостей, но он раза два подходил к нему, словно ожидая особого отношения к себе, наконец, без обиняков заговорил о подельнике Лысого. Звали его Крот по фамилии его Кротов.
- У меня был Крот. Ему бы все сидеть, да попал под амнистию. Вы знаете, он был правой рукой Лысого и претендует на часть его наследства, что присвоили, по его понятиям, вдова, - и до нее он грозится добраться, - и новый владелец этого дворца.
- Крот? Я не знал и Лысого.
- Я против вас ничего не имею.
- Я тоже.
Ирина Михайловна, видя, что в мансарде никого, да и в коридоре, она как бы замешкалась там, а Юля кинулась на шею Мореву и стала его целовать, смеясь сквозь слезы. Морев, зная, что они попали под видеонаблюдение, отпрянул от нее и направился к выходу; Юля вскрикнула и бросилась за ним, решив, что он ее знать не хочет, он схватил ее и укрылся с нею за дверью.
- Тсс! Здесь все просматривается и прослушивается.
- Ты любишь меня?
- Больше жизни.
- Господи! Я пропала.
- Почему?
- Тем лучше. Найди место, где нас никто не увидит.
- Сейчас?
- Сейчас. Другого случая может не быть.
- Хорошо. Найди повод заглянуть в уборную под античность и спальню, интерьер которой разрисован на темы Эдема. Я буду в гостиной и буду знать, куда ты уходишь.
- В Эдем?!
В коридоре послышались голоса подвыпивших гостей, это было кстати.
Ирина Михайловна вышла с дочерью в сад, чтобы Деборский не терял их надолго из поля зрения, иначе забеспокоится, и тогда он становился непредсказуем. Она пыталась образумить дочь:
- Нацеловалась - и будет! А секса тебе хватает.
- Я люблю его! Ты это прекрасно понимаешь. Однако заставляешь меня играть непостижимо странную роль. Это сон! Я хочу проснуться.
- У тебя отличная роль светской дамы. А я лучшую пору жизни провела в психлечебнице, получая гроши. Вот это сон, который снится, как кошмар.
Деборский подошел к ним, Юля оставила его с тещей, а сама заговорила с хозяйкой, это отвечало их интересам, с переходом из криминальных сфер к бизнес-элите.
Как только Юля заикнулась о баснословной спальне, Полина взяла ее под руку, и они поднялись в Эдем, старинный и милый, не то, что современные, гостиничного типа, апартаменты нуворишей, где даже супружеские воздыхания отдают грехом.
- Эдем! Настоящий Эдем! Он прав.
- Он прав? Кто? Вы, наверное, имеете в виду художника? - предположила Полина.
- Да! - она так и просияла.
- Он вам понравился?
- Больше, чем понравился. Я люблю его и давно, со студенческих лет...
- Вы его любите?
- Мы не виделись вот уже три года, а словно вчера расстались. Это похоже на сон, как мы встретились здесь, в вашем восхитительном доме.
Слезы из глаз.
Полина увела ее в свою уборную, воистину артистическую, разукрашенную под античность.
- А он что?
- И он любит меня по-прежнему, мне на горе и радость!
Полина растерялась; однако она сообразила, что это признание прозвучало здесь и сейчас недаром.
- Что я могу для вас сделать?
- Он где-то здесь.
- Хорошо.
Полина выглянула в переднюю, как из спальни дверь отворилась, и Юля исчезла.
- Ничего себе!
Дверь в спальню не закрыли плотно, вероятно, давая понять, что несчастные влюбленные ей доверяют и ничего, кроме объяснений, ну, объятий и поцелуев, не будет. И она осталась в уборной, как в полной тишине, не желая прислушиваться, она поняла, замирая от волнения, чуть ли не в шоке: там вершилось таинство любви и обладания, не менее волнующее и жуткое, чем таинство смерти.
Полина почувствовала головокружение и приступы рвоты, подошла к раковине и схватилась за нее, чтобы не упасть. Прельстительная, греховная, сладостная тишина, как ночь в пространствах Земли, заполнилась вдруг голосами из сада и дальних комнат. Это запустили фейерверк.
Полина направилась к выходу, с тревогой и надеждой раздумывая, что приступ тошноты, возможно, это симптом зарождения в ней новой жизни. Так ли?
2
Морев и Юля погрузились словно в омут и очнулись лишь от треска и вспышек петард.
- Чудесный сон! Но надо вернуться. Уходи скорей. Меня схватятся и станут искать.
- Юля! Мне кажется, ты не в себе!
- Это от счастья! А бывает, от страданий. Это мучительно. Уходи. Мне сразу станет легче. Я боюсь за тебя. Уходи!
Юля буквально вытолкнула его в дверь из спальни, а сама вернулась в уборную, где никого не было. Приведя себя в порядок, она направилась к выходу, где показалась Полина, и они вместе вышли в сад, - фейерверк, вспыхнув последними огнями, померк.
- Ты расцвела, как маков цвет. Он так хорош? Прости! Я лишь предполагаю, что у вас там происходило, по волнению, которое нахлынуло на меня. Не думала, что у него с тобой дело так далеко зашло.
- Дальше некуда.
- Но вы крайне неосторожны.
- Нет, мы встретились здесь у вас совершенно случайно. Он горд. Он не станет искать со мною встреч, да и добра от этого не будет, он знает.
- Ты любишь его?
- Если я еще способна любить, то только его.
- Как это понимать? Так серьезно?
- Я думала, все прошло, как прошла юность наша. Да, жили мы в другой стране, которой нет.
К ним подошли Ирина Михайловна и Ермил Деборский.
- Очаровательная вечеринка! - произнесла Ирина Михайловна.
- Нет слов! - вторил Ермил. - Отличная вечеринка!
Гости стали разъезжаться.
Назимов, проводив Ермила Деборского, с облегчением вздохнул:
- Уф! Пронесло, слава тебе, Господи!
- Что такое? - удивилась Полина.
- Ермил - громила, каких свет не видывал. А спроса с него нет, он дебил.
Потехин, уводя жену в сторону, рассмелся:
- Кличка у него такая - Дебил.
- Без врача-психиатра он ни шагу.
Полина, оглядываясь, уточнила:
- Это его теща.
- Хрен редьки не слаще! - бросил Назимов.
Потехин с женой у оранжереи, в которой горел яркий свет; пора ее закрыть и отпустить домой садовника. К ним вышел Коробов.
- Я сосну здесь немножко, а утром приведу в порядок сад и возьму отгул.
- А где художник?
- Не знаю, - Полина слегка смутилась.
- Стас видел его, знаешь, с кем?
- С кем?
- С женой Деборского.
- И с тещей, вероятно.
- О ней нет речи.
- Что он видел?
- Морев уводил жену Деборского в сторону, зная о видеонаблюдении, а та тянулась к нему, добиваясь, ясно, чего. Стерва! А не подумаешь.
- О, нет! С этим видеонаблюдением явно перебор. Просто они знали друг друга до ее замужества, учились вместе. А в этом доме прошлое оживает, и воспоминание становится явью.
3
Они вошли в дом, продолжая обмениваться впечатлениями от гостей.
- Этот Деборский в самом деле дебил, - Потехин произнес с недоумением.
- Как!
Оказавшись наедине, они невольно потянулись друг к другу.
- Внешне, как все. Было одно дело, которое всплыло в связи с другим недавно. Еще юношей он убил двух мужчин, которых запутала его мать...
- Как! Ты хочешь сказать, это он?
- Оставшись один, он попал под опеку врача-психиатра.
- Вениамин, пожалей меня. У меня ум за разум: эта милая женщина...
- Среди ее пациентов попадались весьма состоятельные люди. Кто-то кому-то задолжал, как не помочь, если есть такая возможность, такая сила, как Дебил, совершенно неподсудная, с иммунитетом депутатов и президентов стран. Выбить долг - Дебил это зарубил у себя на носу, это его пунктик, здесь его гениальность, действует проще простого - и безошибочно, как лунатик ходит по крыше.
- Как! Вениамин! И с таким человеком ты ведешь дела?!
- Нет, я веду дела с Бельским.
- Это муж Ирины Михайловны?
- Да. Фирма у них солидная. Бельский в отъезде и прислал сопровождать жену и дочь на нашу вечеринку зятя. Я слыхал о Дебиле, но не знал всей его подноготной до сего дня, пока не затребовал всей информации. Ну, Бог с ним!
- С ним не Бог, а дьявол, если он таков.
- Я сейчас.
Полина поднялась в спальню, где ничто не говорило о свидании влюбленных, столь сильно на нее подействовавшем, до тошноты. Может быть, здесь ничего не было, кроме нескончаемой истомы любви и нежности, что влюбленные ощущают в объятиях друг друга?
Потехин, проходя через гостиную, ощутил на себе знакомый взгляд и обернулся: на него смотрела госпожа Ломова, явно выдвигая профиль с поверхности холста, захлопала ресницами и полуоткрыла рот от удивления и смеха.
- Добрый вечер! - поклонился Потехин.
Молодая женщина, прищуривая глаза, выразила удивление:
-. Как! Уже вечер?
Гостиную заливал полуденный свет. Потехин невольно отступил в сумерки ночи.