Это цитата сообщения Томаовсянка Оригинальное сообщение
[показать]«Когда-то, слушая музыку, я испытал потрясение, как удар молнии или грома. Искусство должно потрясать. Иначе это не искусство».
Эти слова Евгения Мравинского можно расценить и как главный девиз его творчества, его основной критерий. Величие Мравинского в его служении своему искусству, музыке, её творцам, в гигантском масштабе целей, которые он ставил себе и преданным ему музыкантам, в непрестанном поиске идеалов, совершенствовании средств для их постижения.
4 июня 1903 года, родился русский дирижер Евгений Александрович Мравинский
- Когда-то играл, но я его, честно говоря, боюсь. Он для меня недосягаем, он - Бог, а с Богом общаются Пророки и Апостолы. Мы же люди, поэтому это был бы не разговор, а лепет.
- А Моцарт? - поинтересовался я.
- Моцарта я люблю и играю, но я его воспринимаю, с одной стороны, как саму природу, как шелест травы, дыхание ветра, облаков; а с другой стороны - даже трогательно!
Я долго старался понять творческий процесс Мравинского-дирижера. Думаю, он дирижер черно-белой музыки. Ему нужны контрасты, острые коллизии, борьба, взрывы.
Мравинский был человеком русской культуры в её наиболее «европейском», петербургском проявлении. С Санкт-Петербургом, Петроградом, Ленинградом он был неразрывно связан всю свою долгую жизнь. Он рос в семье очень музыкальной, высококультурной и своеобразной, принадлежавшей до русской революции к привилегированному слою общества. Одна его тётка, Евгения Константиновна Мравинская, прославилась в качестве примадонны (soprano leggiero) Императорской оперы в Петербурге – Мариинского театра – под сценическим именем Мравина. Другая после революции занимала видные посты в Советском государстве (посол СССР в Швеции Александра Коллонтай).
"С Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем мы прожили вместе много десятилетий. Оба жили и живем в музыке. Шостакович - гениальнейший композитор нашего времени, был и есть истинным летописцем. Я тоже прожил многие годы в этой же самой жизни, и поэтому мне кровно близко все, что им создано, все, что им отражено в его симфониях - в его музыке вообще. Трудностей, с которыми я сталкивался подчас в работе с другими авторами, здесь я не встречал. Передо мной открывалось то, что я уже давно сам знал. Мне оставалось только мобилизовать все свои силы. И мне казалось, что их всегда не хватало для того, чтобы воплотить исполнительски то, что создано композитором."
Из воспоминаний Евгения Мравинского.
Мравинскому были особенно близки Чайковский и Бетховен, Брукнер и Брамс, Вагнер и Стравинский. Он был неподражаем в исполнении масштабных партитур и симфонических миниатюр. Обзор, даже поверхностный и фрагментарный, его репертуара, характеристика и анализ его интерпретаций небезынтересны, но пусть лучше эти шедевры исполнительного мастерства говорят за себя сами.
Творческий и репертуарный поиски приводили Мравинского с течением времени к мудрому самоограничению и утончённейшему совершенствованию уже многократно игранного. Множество слушателей Мравинского становились свидетелями удивительного процесса постижения великим музыкантом великой музыки, слушая из года в год всё новое, что появлялось в прочтении Мравинским таких великих партитур, как Пятая симфония Чайковского или Пятая симфония Шостаковича.
Как новая, вечная юная, как только что созданная музыка, звучала у Мравинского любая партитура. Всё, что составляло её высшую ценность, её зерно, раскрывалось великим мастером и в потоке звуков становилось достоянием внимающих им. И ныне, когда уже нет возможности быть сопричастным искусству Мравинского воочию, записи его концертов, труд, совершённый им в студиях звукозаписи, дают возможность снова встретиться с его гением, с его чудным даром нам, современникам Мравинского и его наследникам.