Это Осип Эмильевич шепнул мне во сне, а услышалось - глас наяву.
- Я трамвайная вишенка , - он мне сказал , прозревая воочью иные миры,
- я трамвайная вишенка страшной поры и не знаю, зачем я живу.
Это Осип Эмильевич шепнул мне во сне, но слова эти так и остались во мне,
будто я, будто я, а не он, будто сам я сказал о себе и о нем
- мы трамвайные вишенки страшных времен и не знаем, зачем мы живем.
Гумилевский трамвай шел над темной рекой, заблудившийся в красном дыму,
и Цветаева белой прозрачной рукой вслед прощально махнула ему.
И Ахматова вдоль царскосельских колонн проплыла, повторяя, как древний канон,
на высоком наречье своем: - Мы трамвайные вишенки страшных времен.
Мы не знаем, зачем мы живем.
О российская муза, наш гордый Парнас, тень решеток тюремных издревле на вас
и на каждой не лживой строке.
А трамвайные вишенки русских стихов, как бубенчики в поле под свист ямщиков,
посреди бесконечных российских снегов все звенят и звенят вдалеке.
ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ.