Москвич кротко сидел дома и терпеливо пил черемуховый чай с лакрицей вместо сахара, со жмыховой лепешкой вместо хлеба, и с вазелином вместо масла.

Постучались.

Вошел оруженосец из комиссариата.
-- Так что, товарищ, пожалуйте по наряду на митинг. Ваша очередь слушать.
-- Ишь ты, ловкий какой! Да я на прошлой неделе уже слушал!
-- Ну, что ж. А это новый наряд. Товарищ Троцкий будет говорить речь о задачах момента.
-- Послушайте... ей-богу, я уже знаю, что он скажет. Будет призывать еще годика два потерпеть лишения, будет всех звать на красный фронт против польской белогвардейщины, против румынских империалистов, будет обещать на будущей неделе мировую революцию... Зачем же мне ходить, если я знаю?..
-- Это меня не касаемо. А только приказано набрать 1640 штук, по числу мест, -- я и набираю...

...... -- А, ч-ерт!.. А что, не долго будет?
-- Да нет, где там долго! Много ли -- полтора-два часа. Черт с ними, идите, господин, не связывайтесь лучше! И мне, и вам покойнее. Речь Троцкого, речь Бухарина, речь венгерского какого-то холуя, -- да и все. Ну, потом, конечно, лезорюция собрамшихся.
-- Ну, вот видите -- еще и резолюция. Это так задержит...
-- Котора задержит? Лезорюция?! Да она уже готовая, отпечатанная. Вот у меня и енземплярчик есть для справки.
Оруженосец отставил ружье, пошарил в разносной сумке и вынул серую бумажку... Москвич прочел:

"Мы, присутствовавшие на митинге тов. Троцкого, подавляющим большинством голосов вынесли полнейшее одобрение всей советской политике, как внутренней, так и внешней; кроме того, призываем красных товарищей на последний красный бой с белыми польскими панами, выражаем согласие еще, сколько влезет, терпеть всяческие лишения для торжества III Интернационала и приветствуем также венгерского товарища Бела Куна! Да здравствует Троцкий, долой соглашателей, все на польских панов! Следует 1639 подписей".

Аверченко Аркадий Тимофеевич.