Что касается востребованности такой ангажированной дисциплины как «философия», то окончательное замолкание ей не грозит, в случае, естественно, соблюдения одного-единственного правила быть завлекающей в глобальных масштабах. Волновать, будоражить, раздражать, гневить, вводить в экстаз… И масштабность этих треволнений должна ощущаться, иначе опять всеохватность окажется подменой лукавостью инди-мыслей с синдромом неудовлетворенного самомнения. Самые последние удачные опыты, не заигрывающие с междисциплинарной открытостью, связаны с самонаправленной рефлексией – Делез с Гваттари в перерывах на психоаналитический (трансформировавшийся в «шизоанализ») обед оперировали историю философскую дискурсивность с заключительным выводом об изобретении концептов как движке мировоззрений прошлого; Рорти же разоблачил всю институциональную подноготную мудрецов и оценил уровень полезности всего продуманного, осмысленного, обобщенного; в конце концов, Деррида отстоял ценность игры переоткрываний, переделок, реконструкций для скучающих специалистов. В окончании ужина, на десерт, философия самолично препарировала столь любимую тушку и превратилась в предмет первертивной ценности редких ценителей – размышляющих «патологоанатомов». Так «смерть» всегда будет интересна «избранным», но она перестанет быть краеугольной штуковиной для фундаментов многих. Истлевшей философии необходим тот предмет, чего она еще не касалась своей нудящей рукой, то, что несколько утихомирит пыл миллионов самовлюбленных сознаний, скрывшихся в периферии жлобства, идейной паранойи, циничной узости. Да, что и представляет из себя социум узкоспециализированных любомудров и философствующих дилетантов, - идеоманов, тысячекратно «переспавших с», требующими музейной заботы и уважения к своим глухим «фонемам», словес; скучающих аутсайдеров, оправдывающих сугубо визуальное, бесполезное соработничество глаза и знака иллюзорной избранностью, или минималистичным произволом «да мне плевать на мнение остальных» (в то время как никакого мнения и не существует). Даже если говорить так грубо: это – экзотичное коллекционирование, препарирование артефактов, идейный «манчкинизм», доведенные до состояния интеллектуальной выскобленности. Это еще один актуальный вопрос: почему люди пишут, излагают, размышляют, когда бесплодные страдания в основном совершенно никому не нужны, не считая уважающих мыслительный каприз друзей и родственников? А еще: почему мы с таким упоением и рвением любящей кормилицы защищаем свои «нетленные» записи, мыслишки, колоссальные опусы – то, что, по сути, является случайным скоплением конвенциальных знаков, достоянием большинства? отчего же мы привязываем себя к пыточному столбу принципов, привязанностей, приоритетов, которые обязаны исповедовать в условиях коммуникационных мучений? Это все посредственные, косвенные литания любого человека, в плохом настроении отбросившего клавиатуру или закинувшего книжицу за столик. Так вот, думаю, что единственным, не цинично интимным или частным, объектом для вменяемых профетических дум о постсовременности является «информация» и все, связанное с ней. Как, зачем, почему? Если уж MMO-геймеры умирают в онлайне при набивании «экспы» от истощения, то все-таки мы сталкиваемся не с радикальным эксцессом секулярной аскезы, а с совершенно новой ситуацией, где «информация» как сокративший всяческие дистанции образ, - не ровня прошлому «знанию» (путь в честь его некоторые из смельчаков жертвовали своими жизнями). Все, связанное с информацией, требует объяснения, и здесь философия (закостеневшая в старине) еще способна на последний аналитический рывок. Главное не обрести себя в момент цикличного обращения, когда трактовки информации не станут предметом «научно-философских» обзоров, антологий, компаративистских опытов. Симптом того, что в этой области эрозия мыслительных почв достигла летального для местности уровня.