Почему умозрительные тексты настолько не актуальны в постсовременном сообществе? Проблема, конечно, не заключается в том, что они канули в архивное небытие и исследовательское забвение. Нет, до сих времен интерес к ним проявляется, но настолько местечковый, локальный, что в пору говорить и об его отсутствии. Здесь стоит припомнить интеллектуалистский трюизм о том, что все, не освещенное вездесущими СМИ, как бы и не существует (если обращаться к лакановской триаде Реальное – Воображаемое – Символическое, то данное утверждение оказывается не столь парадоксальным). Речь, естественно, не идет об отсутствии, но скорее об усталости, заношенности, архаичности. Спекулятивные тексты, при всей своей комплексности и переусложненности, странной привязанности к вычурным лексемам, остаются довольно примитивными сущностями. К тому же пресловутый бинаризм означающего-означаемого не дает выйти из круговорота повторов, аллюзий, рецитаций, артикулирующих Тождественное. Плоскостное измерение текста не дает вырваться за рамки, образуя лишь семиотическую видимость, лишенную экзистенциалов, сильных эмоций, страсти к Реальному. Плоскостности текста не хватает дополнительного измерения, той субстанциональной части, которая больше Целого, значимее самого текста. Принято считать, что этим прибавочным измерением может быть коммуникативность. И, действительно, коммуникации (тот множественный сетевой «диалог», который к классическому диалогу времен античности, не имеет никакого отношения) совершили революции на уровне текста, фактически нивелировав его значение. Текст выдохся, как ницшеанский бог, под прессом поточногосемиотического обмена. Итак, тексту для экзистенциальной острастки необходим дополнительный уровень, ведь коммуникативность оставила его обезвоженным.