Бадью анализирует фигуру ап. Павла через «поэзис», как воинствующую и бескомпромиссную персоналию, интегрировавшую в себе принципы вызова и глубинного единения «феории» с праксисом. Предельная религиозная активность ап. Павла делает из него эйдетическую персону, парадигматического революционера прошлого (далеко не новаторская аналогия с Лениным вполне логична для леворадикального француза). Отталкиваясь от павлинистического дискурса, Бадью рефлектирует по поводу концепта «универсального», детерминируя Субъект и существование «проблематичной значимостью события». По Бадью, ап. Павел совершил акт революционной инверсии, изъяв христианское Реальное и сведя его к одномоментным аспектом «басни» (лаканистское Воображаемое), он вернул его назад в действительность, провокативно отбросив локальные и «оккупирующие» претензии окружающих религиозных нарративов – иудаистской и языческой мифологем. Другими словами, ап. Павел, сняв всю историческую и этическую канву жизни Иисуса в трансцендентной формулировке «смерти-и-воскресения Христа», вернул христианский дискурс в Реальное, фундировал его в материальном. Бадью здесь усматривает эйдос пророческой интуиции, след незыблемого универсализма, упорядочивающего любые, самые спекулятивные, дискурсы. Ап. Павел, в своем предельном обращении к «универсальному» (Евангельская «керигма»), репрезентируется как контрастный анти-коммуникационный мыслитель-проповедник, отрицающий универсалистский характер «сообществ» и не нуждающийся в «объективном единстве» для оправдания и возвещения Истины. Поэтому пресловутое «нет эллина, ни иудея» является не просто технической рекомендацией в деле миссиологии, а глубинным рефлективным жестом павлинизма, выводящим аспекты принадлежности, предназначения, происхождение за скобки «универсального». Не имеет никакого значения для Истины, События, универсального. «Универсальное» зиждется мощным прорывом в пустоту, посредством неординарной взаимосвязи не-самотождественного Субъекта и не регламентирующего Закона. И это, конечно, чрезвычайно контрастирует с доминантным подходом к Истине в среде постсовременной философии, обуславливающим проблему истины инвариантным решением вопроса о формах суждения. Такая метода соседствует с семиотической плюралистичностью и культурно-историческим релятивизмом. В том уникальность и универсализм воинствующего проповедника первохристианской «керигмы», что Истина артикулируется им без объективизма, законничества, идентичности и прочих фундирующих качеств, но из сакральной пустоты «харизмы», вдохновенной «безосновательной» (то есть не соотносящейся с ограничивающим и релятивистским фундаментом «человеческого») спонтанности.