Теперь же подойдем с позиции инверсии. А что если теологически невежественные массы правы в своем мимолетном поиске «поясного чуда», в этом не ординарном эксцессе «низовой» религии. Что если массы повсеместным ажиотажем продемонстрировали исход материализованной сакральности из постсовременных религиозных институций: информационных, ресурсоемких, приближенных к обывателю. Информационная повседневность лишила православие овеществленности, отправив его на цикличную орбиту знака. Традиционный вопрос для религиозных дискурсов об оппозиционном бинаризме естественного и сверхъестественного снимается, ведь первичная категория «природного порядка» была уничтожена, смята информационным прессом, а без таковой концепт «чуда» утрачивает референцию с «нуминозным» и становится в один ряд с семиотическими феноменами. Чудо теперь не апологетическое или демонстрационное нарушение порядка, но частное дискурсивное событие, иллюстрирующее религиозную систему, взаимодействующее с идентичными знаковыми объектами. Вероятно, постсовременные свобода и развитие лишили традиционную религиозную «святость» (отделенность, праздничность, трансгрессию) потаенного фундамента, уникального основание. Доступность, демократизм, практичность, и главное, повседневность, весьма эффективные с маркетинговой точки зрения и поспособствовавшие легкой продаваемости религиозных артефактов, оказывается иссушающем фактор для сакрального. Поэтому массы ищут живости, материализованной святости: константно, контекстуально, стихийно… делает этом совершенно беспорядочным образом и опираясь на те же губительные информационные структуры. Итак, это – гонка за Реальным. Но осуществляется погоня в самозамкнутой безжизненной плоскости меж двух полюсов: Символического и Воображаемого. Церковь как Символическая институция не дает материалистичного «чуда», но постулирует семиотические его границы с помощью стандартных процедур интерпелляции: правоверный адепт обязан без оглядки на чуда с Реальным принимать исключительно семиотическое измерение («уникальная реликвия», не имеющая узнаваемого облика и не поспособствовавшая ни одному сверх ординарному действу). Конечно, такой доктринально-канонический пуризм не удовлетворяет простого человека и бессознательное включает механизм индивидуального Воображаемого. Ну, а последнее и конструирует единственное реальное «чудо»: километровые очереди. Таким образом, в современном инстуциональном «чуде» существует лишь два измерения: официальной церковной идеологемы (скорее, мифологемы) и безапелляционных ожиданий отчаявшегося обывателя (не ограниченный Фантазм), Отсутствует лишь всеми вожделенное Реальное: много ли исцелений было зафиксированы? Думаю, если таковые были, их в разы меньше столь обыденнго целительства самоубеждением…