Средь постиндустриальных чащоб традиционной считается та сентенция, что секс был замещен сексуальностью, вроде бы «исторический разрыв» сместил «репродуктивную» животность порнографической «репродукцией». Не пустое в целом обобщение. Обыскуствленное человечество с неистовым вожделением окаймляет собственную приватность максимальным количеством считываемых поверхностей, искренне соблазняется манящим отсветом экранных множеств. Но вот имеют ли вожделеющие характеристики информационной сексуальности действительное (детерминирующее) отношение к текущему состоянию репродуктивных актов, к сексу как таковому, не затронутому цивилизационной «грязью» медиа-институций? Оказала ли воздействие дигитальная перенасыщенность «сексуальности» в информационном пространстве на само наличие секса, на его первичные качества? Не является «сексуальность» более метафизической, а не плотской, категорией, склонной влиять на наш образ мыслей, а не «амплитуду» и частоту фрикционных движений? Вероятно, после своего окончательного изъятия из ритуальной жизнедеятельности секс финалистски «окопался» в приватной среде, разорвав всяческие взаимоотношения с публичностью. Викторианская эпоха не сместила локус обращения секса, задвинув его за границы «публичного» и пристойного, а модернистская реальность не эмансипировала репродуктивные акты, - всего этого не происходило с сексом. Менялось количество «совокупляющихся», но сам Акт ни присвоил себе никаких трансформационных деталей, ни тем паче изменился основательно. Все перемены происходили с «сексуальностью», тем стопроцентным Означающим, Которое соблазнительно и занимательно, но предельно безопасно и безжизненно. Фактически «сексуальность» стала нашим новым религиозным кумиром. В действительности этот концепт весьма «целомудренный», аскетичный и асценичный, если сообразовываться с сексом как таковом, в большинстве случаев неприглядным актом поношенных и уродливых Тел. Ведь рафинированный эстетизм, гламурное самолюбование, фрагментарная художественность «сексуальности» на деле не имеют ровным счетом никакого отношения к устаревшему и отяжелевшему от эволюционных несуразностей Акту. «Сексуальность» оказывается конформистской процедурой, не выдерживавшей непосредственной связи с Реальным, тяготящейся грубоватой, обыденной материальности. Так «сексуальное» является антиподом Секса. Оно – предельная Инаковость, соседствующая с половой действительностью как нечто предельное Иное. «Сексуальное» стало важнейшим медийным сегментом, первичной областью Потребления, а секс остался Тождественным, Идентичным в своей райской простоте. Никакие «бдсм», «групповухи», «перверсии» ни в силах дифференцировать, расколоть эту исходную простоту Секса, его биологический функционализм. Постмодернистская ситуация заключается не в том, что Означающее («сексуальность») полностью вытесняет собой Означаемое («секс», репродуктивная функция), оставляя ему социально маргинальные локации смердящих раскладушек, но в том, что столь продуктивная на информационных просторах «сексуальность» как Означающее подминает под себя другие знаки, будучи некоей сладострастно-зловредной самокопирующейся «программой». «Сексуальность» никогда не вытеснит собой секс, пока сохраняются обстоятельства Тела, но насколько фривольно и странно канализируется сам секс под воздействием этой усиляющейся фикцией.