Беспредметные (абстрактные) картины, детерминированные специфической художественной интенцией и эстетической актуализацией экспрессии, сложносочиненных ассоциаций, синестезическим качествам цвета, неизоморфным структурам, эпатирующей отвлеченностью цветоформ, впервые были явлены еще столетие назад колористкой феерией В. Кандинского, Ф. Купки. А нидерландская группа («Dе Stijl») с Мондрианом и ван Дуйсбургом, к примеру, воспевала мистическую простоту, внятность и функциональность геометризованных форм, отражающих первичные структуры Вселенной, оппонируя случайности и хаотичности «натуры» (сакрализующе примитивистский бинаризм «горизонталь-вертикаль», подкрепленный цветовой локальностью, придал связке визуализация-духовность должную основательность и безудержную вариативность). Так, «духовное», за которым гонялся «декаденствующий век», взрывало оболочку видимости, корежило целостность предметности (иллюзорной, по сути апостериорной, объективности), забрасывало на плоскость холста субстанциональные объемы нуминозного Универсума. Беспредметность давала мастеру возможность сконцентрироваться на взаимодействии линии и «колера», которые по заветам «эстетской метафизики» оказывались медиаторами между духовным мироустройством и жаждущим «вечного сияния» реципиентом. Художнику остается всего лишь (?!) сбросить непрозрачные покровы с фундаментальных закономерностей «линии-и-цвета», эксплицировать те эстетические «материи», референтом коих является чаемое «духовное». Беспредметность – это не вычурная выдумка эстетствующих изобретателей, но художественная необходимость, адекватная текущим событиям авангардистского радикализма. Комплексное сочетание цветовых пятен, доминат аморфного колоризма и проектирование всевозможных геометрических структур стали узнаваемым «брендом», симптомом художественного авангарда, который не ограничивался аспектом самоценной выразительности «линии-и-цвета», но стремился к референциальной функции, приоткрывающей «глубины», «истины», «сущности».