Когда в сегодняшних реалиях вещают о спаде (мягкой конверсии или безвозвратном коллапсе, - не столь важно) леворадикальной мысли, часто заручаются услугами консервативно-ностальгизирующей методологией «исторического разрыва». Нисколько ни рафинированное «а вот раньше…» воспользовалось «гравитационной» мощью интеллектуальной нюансированности, скрытых элитаристских аллюзий и безвестных исторических коллизий. Тем самым, расширяющееся множество поистине цивилизационных голов (Элиас, Фуко, Бурдье) модифицировались безропотными служками приспособленческого дискурса. Сциентистская «нейтральность» свернулась до сгустков бесчестного состояния неравенства и домината эксплуатирующих идеологем. Бездумно пропагандируемая дистанцированность чрез мгновение «пряжка безверия» обратилась с авторитетной «объективности» в безжизненную, застывшую, провокативную «объектность». Искушение щедротами «власти-знания» не преодолимо, здесь даже моральной дилеммы не намечается, проглядывается заведомый проигрыш. Только гнев «праведный позволит плыть против потребительского потока». Оказалось, что умные историософские концепты и сравнительные реляции поспособствовали тишайшему умерщвлению левого радикализма; дескать, постсовременная ненависть не вскипает вполоборота, мифопоэтическая революционность не распаляет нейронные области, а прозрачные в бескомпромиссном бунтарстве тела закоптились конформистской сажей. Ну, конечно, окружение дескрибирует абсурдистские панорамы, в которых радикализм сворачивается в языковой кокон, обрастает знаковыми прелюдиями, копошиться в инцестуозном скрещивании семиотики и политики. Как и когда приступим к Траху власти? Этим соблазняюще благородным вопросом заняты мириады умов, мечтательно и по-фетишистски разглядывающих предмет вожделения, но не способных и шага сделать к самому Действу. Да, действительно, радикализирующие массы чересчур вовлечены в видимость грядущего События: накапливание сил, поиск оптимальных приемов, отладка повстанческого механизма, акцент на некоей методологической шелухе создают тягучую экспрессию, сходную с эмоциональной духотой какой-то непрекращающейся интермедии. Вся неприглядность революционной прелюдии в одиночестве заключена в этом семиотическом круговращении, искреннем очаровании кардинального семиозиса. Но ничто не потеряно, потому как революционность не умерла (она и не может умереть, ведь народный бунт всегда возможен и случаен, к тому же мы ожидаем его, всей «материей» взгревая его), а левый радикализм никогда и не существовал, оставаясь бумажной дискурсивностью и проявляясь редкими огненными всполохами в сознании бунтующих масс. Естественно, медийность здорово наигралась с обездвиживанием не рефлективного бунта и анархиствующего потенциала, низведя здоровую деструктивность (жажду перемен) до околохудожественной совокупности жестких формулировок; в конец концов, выявился целый людской слой, артикулирующий суровые намерения без права и возможностей их осуществить. Но Власть обречена (без вариантов?!) в силу глобального неравновесия, довлеющей случайности, в любой момент поспособствующей «взяться за лопаты и пойти на…». Праведный гнев и этически скроенная ненависть позволят сработать незакономерной механики бунта, а копаться в радикализирующих силлогизмах и агитпроповских сентенциях – для первертивных любителей филологических игр. Совсем не страшно, что таких азартных профанов большинство, - сей факт ни на секунду не влияет на отсутствие перемен, ведь смена вех, гарцующая меж случайностью и необходимостью, распечатает затуманенный конформизм. Безусловно, действо опровергнет самый желчный пессимизм. И без провоцирующих перевороты предреволюционных ситуаций, актива «пролетариев», партийных институций, соответствующих производственных отношений, щелчок случайности сработает.

Долой, блять, говорильню!!!