Уровень напряжения не сходит. Может быть, работают не те мышцы и не так, но сквозь трудовую телесность, как и раньше, проносится чудовищная разность классовых потенциалов. Умственная механика реструктурировалась, усложнилась, дифференцировалась, чтобы окончательно господствовать над Другим – органом, функцией, инстинктом, «неважно чем». Нечто ноет, указывая на тяжелейшее прошлое, и усмехаясь, обрывает все мечтания о «золотом веке», - том идеальном эоне, где существует один постамент для творческого безделья. Как так получилось, что коммуникация слилась и отождествилась с практическим выживанием? Вероятно, чтобы существовать надо попросить Другого об этом. Следующий виток кипучего картезианства в виде «существовать – коммуницировать» оказался до ужаса закрученным, завернутым в обыскуствленную оболочку информационных процедур и неписанных норм. Кажется, что лишь качественная, «эффективная», распыленная болтовня мешает пересечь врата райской обители «ничегонеделанья», там, где выживание остается скромным процентом с эволюционной ренты минувшего. Но нет же, не поделится Другой куском хлеба, волосатой «транденкой» без слезной челобитной, прибитой на весь жизненный «кайрос», без «охапки» оцифрованных, кодифицируемых, механизированных прошений-взываний-общений. Разделите со мной молчаливую трапезу? Или все-таки продолжим соревновательные традиции «бега на месте», символического карабканья на иерархические небеса. Выживание – удел знаков, так будьте уважительны к «господам века сего», чтобы еще скоротать время на бренной земле.
Не абсурдность сообщений правит ныне; отнюдь, именно функциональность, четкая осмысленность, эффектность повсеместно распространяющегося кода делает Означающее столь очевидным и тошнотворным, тем самым покрывая аллергичной чешуйчатой сыпью площадь сознания. Поможет ли от стойкой аллергенной реакции на информационное изобилие знаков пилюли анархо-примитивизма, той сыворотки осовремененного руссоизма? Способны ли массы обратиться в прошлое, ностальгирующе оборотиться в предков? За нами уже осуществлен «свободный» выбор в трудовой дилемме рабоче-крестьянского ручного фатума и офисных бумажно-мониторных тягот; история модифицировала библейскую сентенцию о «работе в поте лица», перегрузив ЦНС, заставив «плавиться» и «скрипеть» аксоны с дендритами. «Переброска» ссылок, «вычищение» страниц, отладка кода… Догадывались ли об исключительно фиктивной подмене, издевательской метаморфозе старинного «проклятия Трудом», ценители прогресса? Лобовое столкновение с новыми формами «трудовой» боли, страданий нейронной «занятости». Как и прежде, придется взять на себя тягло рутинной коммуникации и не оглядываться, а лишь терпеливо ворчать, стонать, жаловаться. Потребительство как новейшая сотериологическая мифологема даст нам надежду на избавление, но не прикроет проблему трудовых мучений, наоборот, будет латентным инициатором их. Ведь «потребление» как раз и занимается остатками, вторичным продуктом «трудовых интенций». Что получиться, если трудовую деятельность человека втиснуть в минимизированные рамки «глаза – цифровая поверхность», если сделать людей «гостеприимным» каналом непрерывающегося потока дигитальных пакетов? Гений цифровой алхимии, таким образом, создаст больное мозговитое животное, устало изрыгающее байты «непереваренного» кода (потому что Означающее как атомарный компонент Ничто нельзя усвоить или расщепить). Консюмеризм подбирает отходы «мучающей» знаковой Работы, делая их выходным продуктом, скрытой первичной целью. «Знаковые выделения», исходящие из рефлектирующей телесности Работника, становящиеся затем закрепощающим универсумом, предельно закупоривающим персону Автора медиа-форматом, «человеко-часами», цивилизационным перфекционизмом, информационным Роком.
Выход как таковой отсутствует: чтобы освободиться от знакового всесилия необходимо «обживать» информационные территории, тем самым не ослабляя, а усиливая свое рабство перед Означающим; обратный вариант – полнейший выход с информационных плоскостей будет тождественен публичному небытию (постсовременное Ничто). Промежуточное состояние: разыгрывать комедию стороннего наблюдателя, крепко ругающего систему знаков и вроде бы дистанцирующегося от нее, - хитроумная позиция лицемерного интеллектуального ремесленника, либо потуги страстного революционера-инфантила, не способного к подлинным сдвигам. «Писать и ругать написанное» – останется центральным местом этой странной категории авторов.