Что позволяет до сих пор удерживаться на пике узнаваемости стареющей философии? И это – при ее ограниченном словозапасе и программной не привлекательности для масс? «Мягкий эпатаж» как один из многих факторов. «Эксцентричность» изначально заложена внутрь самих философствующих дискурсов, когда в диалектических цепях нарочно выбираются самые неочевидные направления. «Сильные» философы могут и не изобретать новые бинарности, но держать сторону «слабого», обиженного академическим невниманием, концепта обязаны. Иначе «авторы» сольются в бесформенную биомассу ретрансляторов устоявшейся классической дискурсии – преподавателей, доцентов, профессоров, прочей «жреческой» братии. «Эпатировать» - заигрывать с масскультурой, сдабривать родными категориями «чужие» поля гуманитаристики, изымать «культовые» знаки для роста собственной дискурсивности… Вряд ли что-то из сходных вариаций «философствующего эпатажа» будет соответствовать воззрениям пуристской идеологии. Философ в масс-медиа напоминает инока за распутным симпозием: плебс наигранно удивляется его присутствию, но, подвыпив, лукаво и снисходительно провозглашает «все мы – люди, наливай еще, честной отче». Так обстоит дело с эпатажными философами; «заткнувшийся народ» кротко недоумевает относительно ситуации, в которой «властители предельных категорий» снисходят до жарких обсуждений 11 сентября или землетрясения в Гаити. Но затем потребители свыкаются и уже требуют свежевыжатых высокохудожественных трактовок вроде «саморазрушения Западного капитализма», либо «хаотичность природы, противопоставленная упорядоченной системе рационализма». И действительно, простая констатация значимых событий – отвлекающая, слабоватая, сухая, - требует некоей «глубокомысленной» подпитки, не стандартной интерпретации. А таких трактовок накоплено в практически «субкультурном» болоте скучающих от невостребованности «Мужей идеи» - множество множеств. Нонсенс – красота медийности подкрепляется «нищетой философии», пастельными тонами ее унифицированной лексики.

В репрезентированном «взаимообогащении» философия становится «глокальной», то бишь смачно распыленной по мириадам конкретностей. Если бы это оказалось воплощением старых мечтаний; дескать, философия как универсальный методологический фундамент научных дисциплин. Но нет же. Популяризованные философемы украдкой проникли в глубины языка, обыденного мышления, периодически зазывая на насиженные места более успешных соратников… «По зову языкового непотизма». Таким образом, философия всплывает «то тут, то там», фрагментарно, без былой патетики и высокомерной позы, некогда взращенных в экзотичных анклавах любомудрия. Новомодные философствующие силлогизмы гарантированно приклеиваются к медийным персонам, событиям, артефактам, брендам, но изредка, нехотя замещают собой архаичные принципы, обосновывающие сферу гуманитаристики. Прилепившись к медийности, философские дискурсы видоизменяются, приобретши не свойственные строгим дисциплинам качества: доступность, популярность, увлекательность, неоднородность. Кто же не принимает этого «мягкого эпатажа» (в смысле погружения категорий в медийную действительность) воспринимаются как дряхлеющие ретрограды, впустую (к тому же в тысячный раз) изобретающие «субъективный идеализм» и «этику гедонизма». При выборе «эксцентриков» и «традиционалистов» понятно, на чьей стороне окажутся симпатии «информационных потребителей». Правда, шансов на выживание больше у хранителей «традиции» - это уже общая закономерность.